Если бы проводился конкурс на то, кто из личностей наиболее повлиял на западное мышление, Аристотель точно вышел бы в полуфинал, встретившись в нем с такими тяжеловесами, как Иисус Христос и Исаак Ньютон. В одной из самых известных и наиболее изучаемых книг по этике «Никомаховой этике» Аристотель размышляет об идее наивысшего блага для человека. Если точнее, он искал «некий предел наших деяний, которого мы желаем ради его самого»[93]. Он стремился разгадать, что делает нас особенными по сравнению с животными, и был убежден, что наша человеческая природа сама в себе содержит ключи к тому, что определяет наивысшее благо для человека. Есть искушение объединить идею наивысшего блага со смыслом жизни. Однако тогда я вынужден буду возразить, что Аристотель, исследуя концепцию блага для человека, отнюдь не рассуждал о смысле жизни. Он, безусловно, рассматривал идею человеческой цели, но не под тем углом. Или, точнее сказать, его исследование было ограничено временем, в котором он жил, и оно не имело в себе одного центрального элемента – абсурда.
Точно так же, как мы сейчас воспринимаем электричество как нечто очевидное, для Аристотеля было очевидным существование космического порядка настолько, что ему и в голову не могло прийти, что такого порядка может не существовать. Заколдованный мир был единым, осмысленно целым, и, как и любое другое существо, человек обладал неким изначально присущим ему назначением, или добродетелью, исполнение которой определяло благо человека: добродетель лошади – бежать и нести своего седока; добродетель глаза – обеспечивать нас зрением; и, по Аристотелю, должна существовать также некая «высшая добродетель человека», некоторая форма совершенства, уникальная именно для человека[94]. Установив, что наша способность к рациональному мышлению отличает нас от животных, он писал, что человеческое благо должно заключаться в жизни в соответствии с этой рациональной душой, что требует определенных добродетелей. Для него никогда не стоял вопрос, есть или нет смысл в человеческом существовании. В том заколдованном космосе, в котором Аристотель жил, было очевидно, что каждый человек имел свой смысл и свое назначение, поскольку у всего вокруг было изначально присущее ему назначение, его нужно было только обнаружить.
Главным вопросом на тему жизни для Аристотеля и всего последующего за ним тысячелетия западной мысли был вопрос о конечной цели человека. Вопрос, в греческой философии обозначаемый как «telos»[95], а в средневековой христианской мысли как «summum bonum»[96], был центральным для западных мыслителей вплоть до эпохи модернизма и был обращен к конечной цели человечества, к основополагающему «зачем?» нашего существования. Это был вопрос о том, зачем существуют люди. Тогда он звучал так же, как сейчас мы бы спросили, зачем нужны велосипеды или ножи: для того чтобы ездить или резать, соответственно. У греческих