С теоретической и принципиальной стороны евгеника как наука об улучшении человеческого рода через овладение механизмом наследственности является совершенно бесспорным достижением современной научной мысли, располагающим многими экспериментальными данными, добытыми в процессе скрещивания животных и изучения у них различных явлений наследования.
Но если мы перейдем к практической евгенике, т. е. к практическим мероприятиям по улучшению человеческого рода, как они применяются и проповедуются сейчас, главным образом в Америке, мы увидим, что здесь происходит смешение одного и другого вида наследственности. Так, на деле практическая евгеника сводится к двум основным мероприятиям: к стерилизации, т. е. обеспложиванию преступников, умалишенных и других людей «с дурной наследственностью»; с другой стороны – к покровительству бракам потомков хороших семейств, обеспечивающих хорошие качества будущего потомства. Обе эти формы практической евгеники в современном классовом обществе подпадают под влияние двух моментов, которые неизбежно приводят к полному признанию научной несостоятельности этой евгеники.
Первый момент заключается в недостатке наших современных знаний относительно самого механизма наследственности, в невозможности в настоящее время отделить совершенно точно биологические формы наследственности от социальных.
Другой момент заключается в том, что комплекс условий, определяющих социальную наследственность в классовом обществе, оказывается более или менее устойчивым, постоянным как в отношении отрицательных, якобы «наследственных» свойств и задатков, приводящих в тюрьму, так и в отношении отбора «благородных» человеческих черт, как они представлены в «лучших семьях» буржуазного общества.
Как известно, в классовом обществе те и другие «задатки», т. е., в сущности, обусловливающие их социальные условия существования, распределены неравномерно и выражают в гораздо большей степени социальную структуру самого общества, чем биологические особенности и свойства того или иного индивида.
Мы видим, таким образом, что правильно расчлененный вопрос о наследственности сам приводит нас к признанию огромной роли социальной среды в развитии ребенка. Но то, что мы наметили сейчас в отношении вопроса о наследственности – именно выяснение роли социальной среды как основного фактора детского развития, – составляет главное содержание и всего того пересмотра педологии, который производится сейчас. И если внутри проблемы наследственности этот пересмотр произвел рассечение биологической и социальной наследственности, то в вопросе о среде он, напротив, приводит нас к признанию приоритета среды в том сложном взаимосплетении биологических и социальных факторов, которое на деле реально обусловливает процесс детского развития.
Не останавливаясь сейчас на принципиально