Русские о чём-то жарко беседовали. Борис махал руками и был возбуждён, что не странно, учитывая откуда они только что вернулись. Глеб стоял мрачный и смотрел в сторону. Я немного понимаю русский язык, но они сыпали такими терминами и сложносоставными матерными конструкциями, что я не смог вникнуть в суть их разговора. Мы подошли с Байроном к ним и Том, широко улыбаясь сразу рванул с места в карьер:
– Парни, а не хотите проехаться с нами?
– На хрена козе баян? – удивленной и дерзко спросил Борис.
– Какой баян? Это что, русская загадка? – Байрон опешил.
– Я говорю, зачем нам этот вояж нужен? У нас баня натоплена, пиво холодное, да и вообще, идея эта не нравится нисколько – в чём кайф-то?
– Прокатимся до моря, сдадим мальчишку, получим деньги – вы же в курсе, как здесь непросто с пост-оплатой?
– Гёте, соловей ты мой сладкоголосый, думаешь, шейх рискнёт нам не заплатить? – русский ухмыляясь смотрел Байрону в глаза. Ни кровь на одежде и коже, ни запах пороха и смерти, исходившие от Бориса, даже ни то, что они сделали этой ночью не убедили бы нас в том, что хитрый араб не попробует кинуть этих парней. Это сделала ухмылка русского. У людей, живущих бок о бок со смертью, очень информативна мимика тела. Банальный пример – взгляд убийцы. Эта ухмылка была лучом несомненности, она как какой-то триггер, включала состояние сознания, при котором всё лишнее отметается и мозг фиксирует только текущую ситуацию: судя по положению Большой медведицы – три часа ночи; пахнет жареным мясом – «беженцы» готовят еду; ветер – муссон, юго-западный, не больше пяти метров в секунду; шейх заплатит русским – вне сомнений. Мы подошли к вопросу переговоров неподготовленными должным образом, без правильной стратегии. Провал.
– Мы поедем с вами. – Глеб, развернулся и пошёл вокруг машины, за руль.
– Глеб! Твою мать, да погоди ты! – Борис запрыгнул в машину, закрыл дверь, и они минуты три спорили. Мы с Байроном переглянулись.
– Мне не нравится, как он согласился. – обыденно произнёс Байрон.
–