Нет, магия – вряд ли. Да и что ею укрывать-то? Было бы у Властителя Верхней Марки достаточно сил – давно бы, небось, стер Нидербург с лица земли. А если до сих пор Чернокнижник не покушался на главную крепость бургграфства – значит, не хватает силенок-то. Не было их раньше и нынче взяться неоткуда. Захватить Нидербург – это не пограничные горные перевалы защищать, на что вполне годилась и невеликая маркграфская дружина. Так что – руки коротки. Так что тут что-то другое…
Что?
Что?!
Рог замолк. Улеглось эхо. Стих гомон в толпе. Над ристалищем повисла напряженная тишина. На затишье перед бурей похоже. В воздухе не ощущалось ни дуновения. Поникли и обвисли ристалищные стяги. Лошади и те – не всхрапывали и не ржали навстречу оберландской коннице.
Рудольф Нидербургский медленно поднялся с кресла. Вроде бы старый недруг-соседушка сам шел к нему в руки. И казался сейчас со своей немногочисленной свитой – беззащитнее некуда. И все же с Чернокнижником этим следовало держать ухо востро. Даже сейчас, даже здесь, у себя дома. Особенно здесь и сейчас, когда сокровенные планы бургграфа относительно Верхней Марки и ее властителя уже частично раскрыты перед гостями турнира.
– Я вынужден временно прервать состязание, – произнес бургграф, лишь констатируя то, что уже произошло. Голос Рудольфа предательски дрогнул. Впрочем, устроителя ристалищных боев сейчас не особо и слушали. По мере приближения к турнирному полю маркграфской дружины зрителей у ристалища становилось все меньше.
Толпу простонародья будто рассеивало ветром. Эти странные порывы, не ощущаемые полотнищами штандартов, но остро чувствуемые людскими душами, полнившимися тревогой и нехорошими предчувствиями, поддували к главным воротам Нидербурга. Незримый ветер вырывал из общей массы одиночек и целые группки и гнал, гнал зрителей за городские стены. Все больше народу вырывал, все быстрее гнал.
Вслед за чернью под прикрытие Нидербургских стен поспешили, опрокидывая лавки, члены городского совета, которые занимали места возле трибун знати. Почтенные бюргеры быстро семенили расторопными ножками, путаясь в длинных дорогих одеждах, придерживая кошели и пухлые животики, часто оглядываясь назад. Никто из них даже не пытался теперь выглядеть достойно.
Начали спускаться с трибун и отходить к городу благородные дамы, решившие влруг, что наблюдать за дальнейшим развитием событий будет удобнее со стен и башен крепости. Бледная как снег Герда-без-Изъяна была одной из немногих, кто остался. И хотя бургграф знаками (приказать в открытую – означало бы продемонстрировать собственные страх и неуверенность) велел дочери удалиться, королева турнира продолжала неподвижно сидеть на месте. Смотрела Герда при этом не на отца, а на Дипольда Славного, все еще не покинувшего ристалища. В глазах девушки были