Кольцо с тайной надписью. Валерия Вербинина

эту ночь! Если вам что-нибудь надо, только дайте мне знать. Я все, все для вас сделаю!»

      – Так, – сказал Ласточкин со скучающим видом. – А это кто?

      – Наверное, Артем Новоселов, друг детства, – нерешительно промолвил жених. – По голосу вроде он. Только обычно он выражается куда более спокойно.

      – А что это за ночь он имеет в виду? – спросил Ласточкин как бы между прочим.

      – Наверное, они вместе ходили на дискотеку, – предположил Илларионов. Но в тоне его совершенно не было убежденности в этом.

      – Дальше, – сказал Ласточкин.

      На этот раз говорила женщина. Голос показался мне знакомым.

      «Настя, это я! Как я рада, что ты больше на меня не сердишься! Я пригласила Сережу на вечеринку, ты не против? Я уверена, вы с ним подружитесь! Он такой милый! Настя, я тут в одном бутике видела платье с орхидеями, как раз такое, как ты искала! Точь-в-точь как в журнале!»

      Дальше следовало не менее десяти минут абсолютно бессодержательной болтовни – смеси из модных новинок, сплетен и содержания телесериалов.

      – Маша Олейникова, – сказал Ласточкин, когда та наконец умолкла. – Становится все интересней и интересней.

      Восторженный лепет Маши сменил глуховатый мужской баритон.

      «Здравствуйте, Анастасия Александровна! Да, так вот: картину я отреставрировал, она теперь как новенькая. Завтра занесу, если вам удобно. Перезвоните мне, и мы условимся о времени».

      – Это кто? – спросил Ласточкин у Илларионова.

      – Георгий Столетов, художник, – фыркнул тот. – Он реставрировал одну из Настиных картин. Ту, где изображен сад. На ней краска сильно потрескалась.

      – Вот эту? – спросил Ласточкин, кивая на небольшое полотно на стене.

      – Да-да. Когда я звонил Насте в среду, она говорила, что Столетов уже доставил картину. Она была очень довольна, потому что эта работа – почти единственное, что осталось от расстрелянного прадедушки.