– Солдата имеет право ударить только мать! – Выступал он.
Красивые слова… Они рассыпятся уже через несколько часов и превратятся в прах, а этот отвратительный шрам на лице окажется шрамом, не полученным не в бою, как посчитал Данька, а следствием пьяной езды на мотоцикле: он нёсся и закусил провод, висящий невысоко от дороги… Но пока Данька слушал, развесив уши и всё больше и больше верил этому человеку, полагая, что с таким командиром не пропадёшь.
Когда «полкан» закончил свою политпросветительную агитационно–вдохновляющую речь, бойцов повели в солдатскую баню.
Этого полковника из отдела кадров он увидит вновь только через два года ровно на одну минуту, когда тот вручит ему билеты до дома, а все его слова не будут всю службу иметь никакого значения и окажутся фарсом.
***
Баня оказалось ледяной. А вода – только крутой кипяток, как в чайнике. Холодной не было.
Помывшись с горем пополам, призывники были отведены в каптерку и переодеты, а то, в чем они приехали, так и осталось огромной кучей валяться на полу в предбаннике.
В столовую строем их вел капитан. Худой и невысокий, он постоянно шутил и говорил, что если что-то началось, значит, оно закончится. Вечного же ничего не бывает… Поэтому не стоит волноваться. Вряд ли кто-то тогда понимал смысл его слов. Такие умозаключения чужды восемнадцати годам.
Они поднимались по крыльцу в столовую, когда услышали вопли и матерки. Войдя внутрь, все остановились как вкопанные: по обеденному залу метался человек эльбрусовской комплекции с длинной лавкой в руках, готовый ею прибить любого. Повара на кухне, словно напуганные куры, стояли на подоконниках, солдаты, у которых был прием пищи, тоже рассосались по углам и подоконникам и лишь один стол, стоящий отдельно от всех, в углу, продолжал есть да еще и покрикивали с него этому здоровяку да подбадривали, подсказывая кому в первую очередь этой лавкой надо бы отвесить. Это были «старики».
Через считанные минуты, которые, вероятно, всем и каждому в этом аду показались вечностью, в столовую залетел майор со значком дежурного в сопровождении отделения из комендантской роты. Комендачи были вооружены автоматами и спецсредствами, которые применяются милицией для устранения беспорядков. Несколько секунд спустя под прицелами автоматов и пистолета дежурного, верзила лежал мордой в пол и у него за спиной застёгивались наручники. Потом его увели…
Но это первое впечатление об армии оказалось неизгладимым. В первый день срочной службы такое было «не развидеть».
«Молодые» поели. И никто ничего не сказал ни до, ни после. Каждый думал о своём.
***
Вечером, перед отбоем, вновь прибывшие стояли в одну шеренгу на «взлётке» в расположении роты. Их было 30 человек. Илья, Костя, Серега, Данил, Вадим и Лёха держались вместе.
Двое старослужащих сержантов стояли перед шеренгой и учили «премудростям службы»: сначала словесно, потом дошло и до «прокачки». Отжались раз триста, присели тысячу… Если шла «волна» по шеренге, то есть кто-то не «вывозил» приседания, этот присед всей шеренги не считался. Если кто-то отказывался, того жестоко «пробивали» – кулаком в грудь или с ноги,