За столом же матушка, как мне показалось, угощала только меня, все внимание было уделено мне, другие присутствующие были сами по себе. После обеда все стали петь «Отче наш», а я не пела. Матушка повернулась ко мне и сказала: «Пойте все вместе», и я тоже стала петь. Образовался круг, в центре которого стояла матушка. Она взяла со стола мой пакет с конфетами, подняла его вверх и сказала:
«Вот, один припер!» И стала брать пригоршнями и раздавать конфеты щедро всем со словами: «Это тебе, а это тебе, вот тебе». Когда в пакете осталось две-три конфеты, я к своему стыду увидела, что кулек дырявый. Она подняла высоко кулек и сказала: «А это тебе», и подала мне дырявый кулек с несколькими конфетами. Так и течет моя жизнь – это тебе, и это тебе, а мне – кулек с дыркой.
Все направились к выходу, из глаз моих тихо текли слезы. Матушка стала поперек дороги, препятствуя моему выходу, и крепко обняла меня. Я прижалась к ее виску.
– Кто, кто тебя обижает?
– Никто, матушка, – задыхаясь от слез, говорила я – все, все хорошо.
– У-ух, – и погрозила кому-то невидимому кулаком, чуть-чуть отодвинула меня руками и поцеловала в плечо. На Липу нападал сосед безбожник, часто ее обижал, но она терпела, а однажды сказала: «Смотри, болеть будешь», и вскоре он заболел – его парализовало.
Часто, гуляя, я проходила мимо ее дома, и она говорила мне, что считала нужным, а я все передавала св ей крестной. При очередной встрече матушка с огорода кричит мне: «Цы-ы-ц!».
Евдокия Петровна заболела, врачи прописали уколы или делать операцию. Липа кричит: «Не делай, не слушай!» Но никто не услышал ее голоса, да и не понял ее слов. Курс лечения провели, но у Евдокии Петровны перекосилось лицо.
Один человек, приходивший к матушке, долго не мог устроиться на работу. Она сказала к кому обратиться, и его приняли. Он потом иначе как «мамочка» ее не называл.
Матушка знала, когда Евдокия Петровна с бабулей говорили о ней, обсуждая и осуждая ее. После этого она с ними не разговаривала и ходила надутой.
В церкви на Демиевке часто кричала без видимой для нас причины, на все деньги, которые ей давали люди, покупала самые большие свечи и ставила всем иконам. Говорила: «Мне сказано ходить в эту церковь, а то ее закроют».
Бесы часто прятали ее вещи, и она бегала по огороду и кричала: «Дед, дед, отдай». На спине носила большой деревянный брус.
Я долго не могла избавиться от одного греха и каждый раз, возвращаясь из Флоровского, я видела Липу на остановке, но она не садилась в мой троллейбус. А в тот день, когда я превозмогла себя и покаялась, она вошла именно в тот троллейбус, где сидела я.
Бабуля