– Не волнуйтесь, привезут. Оденьте вот… куртку эту, кроссовки. Это дочкино, она в Москве учится.
Пётр Андреевич тоже стал одеваться. Проверил карманы пуховика.
– Ключи от машины есть, права на месте…
– Пётр Андреевич, неудобно, ночь уже… Я на такси доеду прекрасно.
– Позвольте мне самому решать, что делать. Уж довезу вас до дому сам, удостоверюсь, так сказать.
Мчать по пустому ночному городу было одно удовольствие. На Спортивную улицу добрались за двадцать минут. Ещё десять минут ждали в машине, пока оперативная бригада охранной фирмы привезёт ключи. Все вместе на лифте поднялись в квартиру. За дверью орал кот. Алла Михайловна замёрзшими руками долго открывала двери. Мурзик, увидев чужих, сиганул в комнату. Оперативник внимательно изучал паспорт.
– Никонова Алла Михайловна?
– Да.
Вернув ей документ, охранники уехали.
– Господи, неужели я дома? Я вам так благодарна… вы со мной так… по-доброму… И простите меня, пожалуйста, такое глупое недоразумение. Надеюсь, с женой не поссоритесь из-за меня.
Пётр Андреевич в первый раз улыбнулся ей.
– Может, чаю или кофе? Согрейтесь.
– Кофе, если можно.
– Проходите, пожалуйста, я сейчас… переоденусь только.
– Вы кофе сами варите?
– Да, сама. У меня растворимого нет. Вы натуральный не любите?
– Люблю. Хорошо у вас, уютно.
– Спасибо. Вот сахар, сливки.
На кухню вошёл Мурзик. Сел возле Петра Андреевича, долго на него смотрел, и вдруг запрыгнул ему на колени.
– Надо же, он ни к кому на руки не идёт. Он вам не мешает?
– Нет, он тёплый. Я зверей люблю. У Лёли аллергия, потому не держим.
– Ой, третий час уже… вам домой пора.
– Сейчас поеду. У вас руки совсем синие. В доме коньяк или водка есть? Вам согреться надо хорошенько.
– Ликёр есть, немного. Подруга приносила.
– Давайте по чуть-чуть.
– Давайте. А ничего, что вы за рулём?
– Ничего, ночью спят все. Так, вставайте, руку сюда – будем пить на брудершафт.
– А потом… надо целоваться?
– Обязательно.
Мурзик ходил вокруг и тёрся об их ноги.
Утром, оглядев засыпанную снегом улицу, Дмитрич горестно вздохнул:
– Й-эх! Навалило-то! До ночи не разгребёшь…
Было… не было
– Тю-ю! – протянула Олеська, – вот у меня было страдание – острый цистит, понос и месячные – всё враз! Это я понимаю. А любовь – что это за страдание? Я так скажу – бери его за рога и в койку. Там вместе и пострадаете, – она так сладко потянулась, что расхохотались все – и заведующая лабораторией Таисия, которая уже целый месяц не улыбалась, а только плакала втихомолку. Она всё не могла решить, что ей делать – то ли ехать в Канаду к младшей дочери, которая недавно родила вторую девочку, то ли оставаться возле старших детей и внуков, а ещё дача и работа… Смеялась сквозь слёзы рыженькая практикантка Катюша, минуту назад рыдавшая оттого, что недоступен телефон какого-то неведомого