– Возвращаются, – угрюмо прошептал Мефодий.
То были действительно Зоя и Володя.
– Хорошо, что ты Эдика на ноги поднял, Володенька, – льнула к нему Зоя. – А Ире так и надо, гадине, что я ее своими руками удушила. Эдик придет и припрячет труп. Тише только, никого нет?
Так, болтая и замирая, проникли они в свой дом, не заметив притаившихся Мефодия и Люду.
…Люда оцепенела от сознания смерти Иры. Мефодий превратился для нее в некое черное существо, отчужденно сидящее рядом.
– Убили, убили, сволочи, – наконец сдавленно сказала она. – Я так и знала, что этим могло кончиться, ведь она им не родная дочь, я знаю. Убили! Что ей теперь в аду-то делать?! Ведь могла бы пожить хоть малость на белом свете, понаслаждаться…
Бездонная жалость к Ире охватила ее, и вместе с тем не проходило оцепенение. Она и не заметила, как Мефодий встал и ушел.
«Родители» Иры прошли в дом. Но тут уже старушка Софья Борисовна зашевелилась в своем углу. Зоя прежде всего захотела взглянуть на труп Иры. Володя по-хозяйски открыл дверь в комнату девочки.
Ира лежала, может быть, чуть-чуть по-другому. Но Зое голое белое тело девочки казалось по-вечному неподвижным и спокойным.
Надо было по-деловому подождать Эдика, мясника. А Володя, посвистывая, вспоминал свою недавнюю «любовь» с Ирочкой. Виновато он юлил вокруг Зои.
Вдруг выползла Софья Борисовна и чуть не грохнулась. Уложили ее в кресло, отпоили. Зоя, опять начавшая злиться на Володю, рассказала ей все. Особенно старуху огорчила ссора с Володей.
– Надо сохранить семью, сохранить очаг, – прохрипела она из кресла. – Ты не должна расставаться с мужем.
И погрозила ей пальцем.
…Ранним утром, когда взошло солнце, тело девочки еще разделывал мясник Эдик.
Рядом с мясником стояла початая бутылка водки. Но Эдик работал не хмельно, а сосредоточенно: отделял и клал жирные ляжки в одну сторону, груди – в другую, а плечи и пухлые руки – в третью.
Зоя, которая заставляла себя холодно смотреть на все это, не понимала его профессиональных тайн. К тому же она считала, что ей надо действовать по принципу наоборот: чтоб не мучили сны, чувства и воспоминания, надо-де все просмотреть наяву, нудно и спокойно, все приняв, и тогда в уме ничего не останется. Она курила и смотрела на девчонку, как на гуся.
Володя же тихонько заперся с Софьей Борисовной в ее комнатушке: ведь они были полюбовниками… Старушка успела только опять прошамкать, что надо-де сохранить семейный очаг, но тут же сладострастно-старчески завизжала, входя в забытие…
Ее вой не был, однако, слышен из-за стука топора: Эдик как раз заканчивал труп девочки.
Голова его как будто сузилась, и кепка (он ее не снимал) – от непонятных телодвижений – словно ползла вверх, к потолку со звездами.
На полу лежала голова Иры.
– Лицо ее не отдам! – вдруг истерически закричала Зоя. Эдик выпрямился (глаз не было) и указал на Зою окровавленным топором.
– Ты что, чокнулась?
– Я