– Да, конечно! Я только за.
– Отлично. Ладно, пока тогда. Бекка пришла. – Когда Йенни уже решила, что он положит трубку, Луи вдруг сказал: – Хотя нет, постой… Ты же не обидишься, если я не поеду с тобой на предпоказ «Это всего лишь конец света» завтра? Все равно его критики разнесли.
– Но… я билеты уже купила, – ответила Йенни, сильнее прижав телефон к уху и опустив взгляд в пол. – Если ты не хочешь, то, конечно, не надо ехать. Я не обижусь.
– Не то что бы я не хочу… просто у нас с Беккой кое-какие планы появились. Она хочет меня со своими друзьями познакомить.
– Окей тогда… завтра увидимся в школе?
– У меня завтра же нет уроков. Но послезавтра точно встретимся. Расскажешь, как тебе фильм, хорошо? – И он торопливо положил трубку, не дожидаясь ответа.
Йенни вздохнула и засунула телефон в карман.
«Обязательно», – прошептала она себе под нос.
Вечер у Акселя выдался более или менее свободным. Вернувшись домой с подработки в кафе, он прибрался, запек лосося в горчично-медовом соусе и порубил салат из всех овощей, которые нашел в холодильнике, – надеялся, что в этот раз дождется маму к ужину.
Хоть зачастую Аксель убеждал себя в том, что мечтает не видеть мать сутками, чтобы избежать ссор, он тем не менее каждый вечер сидел, напряженный, в топком беззвучии ее неприсутствия, и ждал. Ждал, когда Кристин вернется – трезвая, пьяная, веселая, раздраженная. Любая. Лишь бы вернулась. Тихий пустой дом, холодные стены, навязчивые образы из прошлого, шепот моря и собственное дыхание сводили Акселя с ума. Приступы необъяснимого, но совершенно реального, нестерпимого ужаса всегда заставали его таким – одиноким, впитавшим в себя всю безжалостную тоску нагрянувшей ночи, всю тяжесть своих воспоминаний. Ему казалось, что, если бы не отвлекающие переписки с друзьями обо всякой чепухе и рисование, он бы лишился рассудка еще в начале года.
Стрелка на часах из белого дерева уже показывала восемь вечера, а день, недавно горевший за французскими окнами, давно угас, напоследок покрыв небо кроваво-красными разводами. Кристин все не было.
Когда Аксель потерял надежду на то, что мама вернется трезвой и раньше полуночи, он услышал негромкий стук в дверь, вскочил с дивана и включил свет в гостиной, которая прежде казалась мрачной и неуютной в свинцовом сумраке ночи. Когда он, распахнув дверь, увидел на пороге Кристин, то улыбнулся и выдохнул с облегчением.
– Привет, мам, – проговорил Аксель, впуская Кристин в дом. – Ты чего так поздно?
– Я сегодня ездила в Стокгольм… за тканями. Решила сшить себе платье, – сказала она и нагнулась, чтобы снять туфли. Голос ее был почти беззвучным и таким же безжизненным, как глаза, окруженные паучьими лапками морщин. Взгляд ее метался по полу и стенам. Казалось, будто Кристин что-то неожиданно вспомнила или же напротив – внезапно забыла. Выпрямившись