– Мама, мы не могли сразу же приехать… заявление подали, а там – целый месяц отработки. Без этого трудовую книжку не дают!.. – начал оправдываться Николай, а Настасья почувствовала себя неуютно.
– Ладно, заходите… Я схожу к Евсеихе. Похлёбка в печке, хозяйничайте и меня не ждите!.. – подойдя к оробевшей девушке, она неожиданно ласково улыбнулась. – Ты дочка давай, принимай в руки хозяйство! Теперь это твой дом… – сгорбившись подобно древней старухе под тяжким грузом лет, пошла по натоптанной в снегу тропинке. А ведь ей ещё и пятидесяти пяти нет…
В доме было чисто и тепло. Разноцветные домотканые половички-дорожки ручейками разбегались в разные стороны по крашеным суриком половицам. Возле двойного окна стоял самодельный деревянный стол со стульями, по бокам покрытый розовой скатеркой и сверху цветастой клеенкой. На окнах расшитые вышивкой ришелье белые занавески. Сверху до занавесок спускалась капроновая тюль. Справа за большой русской печью скрывалась аккуратно застеленная покрывалом с целой горой подушек в рюшечках железная панцирная кровать. Налево у стены находился старинный диван с высокой спинкой, дальше – раскрытая в другую комнату дверь. В углу висела икона с чадящей лампадкой… в зале, у бревенчатой стены, виднелся трехдверный шифоньер с большим зеркалом на дверце посередине.
Настасья, поставив сумку со стареньким, видавшим виды чемоданом, стала расстегивать пуговицы на пальто. А Николай, сбросив с плеча увесистый рюкзак в угол, стал снимать полушубок и лохматую рыжеватую собачью шапку. Быстро раздевшись, он помог снять пальто жене.
Застенчиво улыбнувшись, она сказала:
– Куда наши вещи положить?
Николай пожал плечами:
– Наверняка – в шифоньер…
– А твоей маме это понравиться, если я не спросивши займу полку?..
– Тебе было сказано, чтобы ты принимала хозяйство в свои руки… – Николай обнял жену и прильнул к её алым губам.
Настасья, смеясь, высвободилась из объятий:
– Слушай, если мы с тобой будем продолжать в таком духе, то и до прихода твоей матери не разберемся!..
– А ну все это к черту! Давай лучше, пока её нет, заляжем в постель…
Настасья заалела как мак. Шутливо ударив его по рукам, недовольным тоном произнесла:
– У тебя всё одно на уме, бесстыдник!.. – и, совсем разомлев от его ласк, прильнула к нему…
Когда в сенях послышалось скрип открываемой двери, Настасья пыталась освоить ухват. Николай показывал ей, как ловчее с ним орудовать. Их вещи так и лежали у порога.
– А вы что, и не ели ещё?! – удивилась мать, увидев пустой стол и вещи молодых, о которые она запнулась при входе. –