Полозья оставляли на снегу две параллельные линии, ведущие в бесконечность.
Горсовет
Никто не ожидал такой прыти от Павла Просянкина.
Это же надо: купец добровольно пришёл сдаваться!
– Пал Ликсеич пожаловали. Собственной персоной, – доложил секретарь Горсовета.
Председатель всполошился, предложил необычному посетителю присесть в единственное кресло, но гость вежливо отказался.
– Чем могу быть полезен, Павел Алексеевич?
– Хочу сделку предложить: вы от Просянкиных только меня одного отправляете в ссылку, а я отдаю вам дом, имущество и мануфактуру.
– С удовольствием бы пошли навстречу, Павел Алексеевич, да не положено, разнарядка у нас имеется. Вы сами посудите: заскучают мужики-переселенцы на новом месте без семьи и детей. Супруга-то заботиться станет, приглядывать за детьми и домом, пока кормилец на работе. Скажу так: не курорт, места ещё необжитые там, безлюдные совсем. Вам и предстоит их освоить, построить новый город и производства разные в нём открыть для счастия народного. Опыт у Вас большой, да и силёнки ещё есть. С семьёй-то Вам, Павел Алексеевич, будет сподручнее выполнять важные правительственные поручения.
– Так я же в Петровске не только всё хозяйство своё оставляю вам, я и деньги, которые в банк поместил, тоже добровольно передаю в ваше распоряжение. Разве этого мало, чтобы не трогать мою семью?
– Павел Алексеевич, мы же не на рынке, чтобы торговаться? Законы на то и существует, чтобы исполнялись они повсеместно. Вы в Петровске оставляете дом, а на новом месте Вашей семье другой дом взамен этого предоставят. Бесплатно! И питание тоже бесплатно выдадут, и орудия производства. Понимаете, о чём я говорю? О Вас и Вашей семье позаботятся.
Просчитался Павел Алексеевич Просянкин. Ох, как просчитался!
Не дали ему права такого – за детей и внуков наказание отбывать.
Главное, что он понял, власть никогда и ни с кем на компромисс не идёт. Хоть ты купеческий, хоть поповский, хоть боярский сын – полезай на подводы.
Раскрестьянивание началось!
Лаврентий
Зимой дни скоротечны. А когда снега по колено, да дороги не расчищены, народ спешит засветло все свои дела переделать.
– Ликсеич, открой! Свои! – конюх Лаврентий стучал в единственное оконце деревянного покосившегося домишки.
Добрых два десятка лет отработал он у Павла Алексеевича, привык к своему хозяину, прикипел к нему душой, как к родному. Хозяин его не обижал и зарплату исправно платил, и продукты давал, и одёжу разную, да и детишкам подарки к праздникам.
– Твоих-то, Ликсеич, всех сегодня забрали, уж нету их в Петровске, увезли, вот ведь расстройство какое, – со вздохом сказал он хозяину. – Я тебе весточку привёз от них.
Лаврентий порылся в заплечном мешке и достал помятую записку.
«Отец, прощай! Отправить детей к родственникам