Да малиновый Иван-чай.
На пергаментных водах рек
Золотых кувшинок печать.
Промелькнет придорожный двор,
Словно кадр немого кино.
Двух попутчиков разговор,
Видно, начат давным-давно.
Убаюкает стук колёс
И приснится незнамо что:
Скорлупою ломая лёд
С неба льется лучей желток.
Вздрогнешь. Станция. Не твоя.
Впереди еще полпути.
Выплывают из забытья
Ароматные дней ломти.
Васильковая теплая ночь.
Медвяной росы жемчуга.
…И шагнешь из вагона – прочь,
От сует и тревог – в луга.
– 2 —
За окном – словно нет тех лет
Городского житья-бытья.
Молоком вытекает свет
Из-под лунного корабля.
Тихо-тихо звенит звезда,
Заскользив с поднебесья вниз.
До рассвета туман блуждать
Будет между уснувших птиц.
По тропинке – топ-топ – ежи.
На заборе таится кот.
Распрямившись, струной дрожит
В огород залезший осот.
Ночь раздастся и вширь и вглубь.
«Отчего до сих пор не спишь?» —
Домовой заворчит в углу,
Потревожив сверчка и мышь.
Утром грянет сорочий хор
И с музЫкой нового дня
На знакомо-забытый двор
В детство выйду из дома я.
Лабух – ветер
Лабух – ветер на лесном пригорке,
Где опала, перезрев, малина,
Целовал рябине кисти горьки,
Да шептал потерянное ими
Слово.
Осень.
Ошалев, сорока
По кустам шарахнулась в испуге.
– Что такое? – тихо-слабо охнут
Горькие рябиновые губы.
Гуляет кошкой ферзь
Ложится лист – оранжевая скорбь —
На мокрый след оплаканного лета
И позолота траурная зорь —
По облакам.
Гоняется за ветром
Котёнок, что не видел белых мух.
Всё впереди – морозы и герани,
Цветущие в квартирах у старух,
И фотографий блёкнущий гербарий —
Ненужный внукам, если внуки есть.
Отдать в музей историю и память.
Мир чёрно-бел.
Гуляет кошкой ферзь —
Единственное, проклятое, право —
Гулять, где нет тропинок и дорог,
Где ничего.
Меж небылью и былью,
Меж выдуманных счастья и тревог —
Под белый звон отчаявшихся лилий.
Всё – не о том.
Осенняя пора
Пустых садов и опустевших пашен.
Котёнка в листьях вечная игра
Без скорби о
Неведомом,
Вчерашнем.
Тимофеевка
…Даже тимофеевка пожухла,
Тронута едва морозом ночью.
На опушке леса филин ухал,
Нам разлуки