Затем в мозгу проявился бывший чекист, дав посыл «не суетись под клиентом». Его поддержала прокурорская часть «куда ты сбежишь – дурень», а морская с шахтерской рассмеялись, – «картина Репина «Приплыли!».
– Молчите курвы, – подавил я их в себе. – Вам хорошо внутри. А какового мне, тут? Снаружи?
Далее, посчитав до десяти, успокоился, вняв советам, и подумал: – кто же теперь мои родители? Если те, что раньше, то еще ничего. Они были достойными людьми. Любили меня и я их тоже. А ну как какие алкаши, расхитители соцсобственности или что еще хуже, наркоманы?
– Ладно, подождем, – удобнее устроился в своей пеленке. – В двенадцать будут кормить, и я увижу, кто мамуля.
Когда приглушенное казенными шторами на окне, солнце повисло в зените, где-то за дверью послышался стеклянный звон, и она распахнулась.
Сначала в помещение въехала блестящая никелем тележка, с увенчанными сосками бутылочками с молоком в ячейках, а за ней, толкая сооружение вперед, с волнующими формами молодая девица. В сопровождении уже знакомой мне усатой тетки.
Обе-ед сиротки, просыпайтесь! – пропела она, и мои соседи зашевелились.
– Какие еще сиротки? – не понял я. Женщины, между тем, стали извлекать из ячеек корм, а по сторонам начали пыхтеть и чмокать.
Я тут же почувствовал ужасный голод (не ел с момента кончины) и громко заорал. Требуя свою долю.
– На-на, горластый, – пихнула мне в рот соску заботливая рука. – Ум-ум-ум, – стал я жадно сосать, жидкую манную кашу. Она была ничего, только сахарку маловато.
А новенький как с голодного края, – сказала пожилой напарнице молодая, наклонившись над секцией и кормя с обеих рук меня и соседнего младенца.
В вырезе халата над моим лицом колыхалась пышная грудь, и, не переставая сосать, я радостно агукнул.
– А глазки-то, глазки у него шельмовские, – снова пропела молодая, обращаясь к старшей.
– Не иначе мать была гулящая, – брякнула та в тележку очередную пустую бутылку. Вслед за чем извлекла полную.
Как только кормление закончилось, два младенца тут же отсырели (им сменили пеленки), и я тоже почувствовал, что хочу «пи-пи». Начав кряхтеть и извиваться.
– Никак, сам просится? – рассмеялась молодая нянька, после чего обнажила меня и, взяв на руки, отнесла к стоящему под умывальником в углу детскому горшку в цветочек. Куда я с облегчением пустил струйку.
– А причандалы у него ничего,– продемонстрировала меня старшей.
– Кобель будет, – скользнула усатая по ним взглядом. – Да не плюйся ты, охламон! – прикрикнула на довольно жужжащего младенца.
Потом я был возвращен на место и крепко спеленат, вслед за чем няньки ушли, бренча своей тележкой.
Мои соседи тут же засопели носами, попукивая, но мне не спалось. В мозгу роился целый сонм* мыслей.
Что значит «сиротки»? Это шутка или нет? И где наши мамы? Как мне вести себя впредь? И что делать дальше?
– Хрен