Перед самым пробуждением, когда сон становится почти не отличим от яви, Федору привиделось, что он опоздал. В загородном трактире, где отчего-то происходила дуэль, было не протолкнуться от народу – это все были офицеры Преображенского полка, что-то обсуждающие с таинственным видом. При появлении Толстого все смолкли и расступились, отводя глаза.
«Опоздал. Позор», – подумал Федор с громко бьющимся сердцем.
Навстречу ему бросился гусарский корнет, его секундант.
– Что же ты, Толстой… – укоризненно произнес корнет. – Ну, да ничего, мы все уладили. Честь твоя вне опасности.
– Как уладили? Который час? – в ужасе воскликнул Толстой.
– Ты опоздал на час. Но мы его прикончили сами. Полюбуйся…
Корнет подвел Толстого к бильярдному столу, на котором лежало укрытое плащом тело, и отдернул покрывало. Под ним был удавленный полковник Фризен с петлей на шее, высунутым языком и томиком французских стихов на груди.
– Теперь, по воинскому уставу, тебя тоже должно повесить, как честного человека, – объявил гусар.
Толстой отпущенной пружиной воспрянул с кровати. Было уже почти светло. Часы на стене показывали шесть сорок, более часа до начала поединка. А по комнате, действительно, ходили, громыхая шпорами, какие-то военные в плащах. Один из них перебирал книги на полке, другой рылся в бюро, выбрасывая прямо на пол просмотренные письма, третий что-то искал среди посуды в буфете. У входа в комнату стояли два гренадера с ружьями.
– Пробудились? Enfin1 , – обратился к Толстому незнакомый штаб-офицер, с сожалением закрывая томик Лафонтена и аккуратно вставляя его на место среди книг. – Собирайтесь, мы отвезем вас в крепость.
– В крепость? Но я не могу. У меня назначена встреча, – возразил граф, прежде чем понял, что выдает себя.
– Могу ли я хотя бы знать, в чем обвиняюсь? – поправился он, натягивая сапоги и мимоходом оглядывая стол.
Подписанного экземпляра картеля на столе не было.
– Вам сообщат. А впрочем, ничего страшного, – небрежно отвечал штаб-офицер, мягко забирая из рук Толстого шпагу, как взрослые забирают у дитяти опасную игрушку.
«Измена», – догадался Толстой.
Его усадили в кибитку. Напротив уселись усатые страшилища с ружьями. Рядом втиснулся любезный штаб-офицер. Перед тем, как кибитка тронулась, откуда-то сбоку приблизился другой офицер и с ловкостью фокусника накинул на Толстого пыльный мешок.
– Позвольте! – встрепенулся граф.
Штаб-офицер ласково приобнял его за плечи.
– Это ничего, это так должно, во избежание лишних толков, – сказал он на ушко Толстому почти любовно.
Кибитка тронулась, и дальше Толстой ехал в темноте, как говорящий попугай, приучаемый к человеческому языку.
Казалось, что этот путь в материнских объятиях полицейского