И он дошёл, и остановился как вкопанный, увидев перед собой невероятную для города картину. Ручеёк спускался в маленькую падь и тёк по ней дальше. А на берегу его стоял, словно так и надо, самый настоящий чум, старый, продымлённый и продублённый ветрами. Леонид видел такие только в кино и в местном музее, куда ходил школьником. Перед чумом горел костерок.
Леонид оглянулся в поисках охраны, но её почему-то нигде не было. Бизнесмен пожал плечами и, вынув пистолет, подошёл к чуму. Внутри его кто-то завозился.
Роща встретила Изю таинственным скрипом стволов и журчанием маленького ручейка, текущего вглубь её. Всё ещё посвистывая, революционер направился вдоль русла. В конечном итоге, афцелохес але соним,[17] гешефт намечался неплохой. Конечно, мосер сидел в комитете – только там знали, куда они должны были доставить добычу. С другой стороны, там не знали не только план налёта, но и на что именно он будет совершён. Поэтому жандармы ждали на хуторе, а не сидели десятками в каждом вагоне поезда. И что может с этого обломиться ему, Исааку Соломоновичу Гонтмахеру? Да пятьдесят же тысяч! Первоначальный план состоял в том, что Хруст вскрывает ящик, каждый берёт оттуда равную долю, кладёт в заплечный мешок, и все по отдельности, под видом бродяг и крестьян, пробираются в губернский город. А там уже партийный комитет распределяет добычу, большая часть которой пойдёт на печать прокламаций и содержание товарищей за границей. Что-то, конечно, должно было остаться местному комитету и совсем немного – непосредственным участникам экса. Только Хруст, для которого революция горништ[18], сразу потребовал десять тысяч, и ни копейкой меньше. И правильно он, Изя, этого гоя пристрелил. Но теперь Изя был свободен от обязательств перед партией. Скорее всего, товарищи считали его мёртвым, а деньги пропавшими. Таки пусть оно так и будет! Он отсидится здесь, пока жандармы не прекратят поиски, потом откроет ящик, сложит все деньги в мешок, но пойдёт уже не в город, а до ближайшей станции, где сядет в поезд и станет удаляться всё дальше и дальше от проклятой Сибири, приобретая по дороге вид приличного господина, а не грязного варнака. Потом, скорее всего – за границу. На первое время денег хватит, а том можно или найти хороший гешефт, или объявиться перед товарищами по борьбе, наговорить им сорок бочек арестантов о героической гибели группы и пропаже денег, и продолжить дело революции.
Под такие здравые мысли он зашёл в самую середину рощи, спустился в маленькую падь, куда уходил ручей, и остановился, увидев, что он здесь не один. Костерок горел перед старым грязным чумом, над языками пламени склонился древний лохматый старик, опирающийся на то, что Изя сперва принял за длинную палку. Всё ясно – то ли качинцы, то ли остяки, местная татарва, короче. Эти неопасные, да и один тут этот дед, похоже.
– Здорово, отец! –