Вдруг сестра Элизабет вытянула вперед белые руки и, не вставая с пола, медленно повернулась. Монахиня казалась совсем девочкой, болезненной и хрупкой на вид. У нее было удлиненное лицо со скошенным подбородком.
Глазами, полными печали, монахиня долго смотрела на меня снизу вверх и вдруг прошептала:
– Я и не знала, что ты еще так молода, Джоанна.
– Мне уже семнадцать лет, – живо отозвалась я. – Вам, похоже, примерно столько же.
– Нет, мне двадцать два, – сказала моя собеседница. – Ты умная, благочестивая, сильная и красивая. И в твоих жилах, Джоанна, течет благородная кровь. Словом, у тебя есть все, чего не хватает мне.
В голосе ее не чувствовалось никакой зависти. Сестра Элизабет говорила так, словно бы, собираясь на рынок, размышляла вслух, что ей надо купить.
Не обращая внимания на то, что монахиня вслух оценивает меня и тем самым ставит в неловкое положение, я снова заговорила:
– Как можно утверждать, что у вас недостает благочестия? Ведь вы невеста Христова.
– Меня избрал Господь. Я была всего-навсего простой служанкой… А что такое служанка? Самый ничтожный в этом мире человек. А Он избрал меня, чтобы я говорила правду. И я должна повиноваться Его воле. У тебя, Джоанна, все по-другому. В тебе есть врожденное духовное призвание. – Последние слова сестра Элизабет проговорила с недоумением, она была явно озадачена.
– Но я не монахиня, – возразила я.
Моя собеседница вдруг нахмурилась, словно услышала еще чей-то голос. Потом медленно встала на ноги. Ну до чего же она была худенькая и маленькая, росточком дюйма на три меньше меня.
– Да, грядут большие перемены: я вижу двух кардиналов, – сказала она. – Это будет, будет совсем скоро, не пройдет и месяца. Они пройдут по дороге в Лондон. Я должна постараться поговорить с ними. Я должна найти в себе силы предстать перед очами высших, самых могущественных людей в этой стране.
Матушка ничего не говорила о том, что сестра Элизабет должна покинуть монастырь Святого Гроба Господня и предстать перед властями.
– Зачем? – спросила я.
– Чтобы остановить их, – ответила она.
Меня охватило противоречивое чувство. С одной стороны, слушать Элизабет Бартон было очень любопытно, но с другой – на душе становилось все тревожнее. В этой хрупкой монашке, в словах ее не чувствовалось злой воли, но от этих слов мне было как-то не по себе.
В конце концов любопытство мое победило.
– Кого вы должны остановить, сестра? – спросила я. – Кардиналов?
Она покачала головой и сделала два шага ко мне:
– Это ты знаешь, Джоанна.
– Нет, сестра Элизабет, – поспешно возразила я, – я ничего такого не знаю.
– Твоя мать велела спросить, какое будущее ждет ее дочь: стоит