Комната моя располагалась на втором этаже, в юго-западном крыле дома и, следовательно, совсем близко к Лоуэр-Темз-стрит, оживленной улице, послушно повторяющей все изгибы реки Темзы. На вторую неделю моего пребывания здесь, в среду утром, я услышала доносящиеся с Лоуэр-Темз-стрит громкие крики. Сперва я подумала было, что это вопит какой-нибудь сбежавший из лечебницы сумасшедший, но, прислушавшись, поняла, что ошиблась. Выглянув в окно, я увидела, что на углу стоит человек в королевской ливрее. Он что-то выкрикивал, но слышно было плохо, я смогла разобрать только два слова: «император Карл». И догадалась, что вижу под окнами городского глашатая.
Знатным дамам не к лицу высовываться из открытого окна, но я все равно распахнула створки, чтобы лучше слышать, какие новости он сообщает горожанам. В комнату ворвалась струя прохладного, сырого и дурно пахнущего воздуха, угрожая выстудить и заполнить смрадом мою благоухающую ароматами спальню.
– В морском сражении у Превезе, – кричал молодой глашатай, – турки нанесли императору Карлу поражение! Потеряно тринадцать кораблей императорского флота! Турецкий флотоводец Хайруддин Барбаросса захватил в плен три сотни христиан! Победоносные мусульмане Оттоманской империи разгромили войска императора!
В третий раз повторив сообщение, глашатай пошел дальше и скрылся из виду. Я пыталась осмыслить значение этого известия. Теперь я уже не пыталась укрыться в своей скорлупе, не отшатывалась от мирских новостей и событий. Я хранила верность леди Марии, а уж ее-то не оставляли равнодушной исходы сражений, в которых участвовали войска ее кузена, императора Карла. Чтобы стать для Марии Тюдор настоящим другом, я решила забыть о своем отвращении к политике и внимательно следила за тем, что происходило в христианском мире. Впрочем, политика представлялась мне настоящей трясиной, в которой легко можно было увязнуть. Вот, например, что значит для леди Марии это поражение в морской битве? Что оно несет ей – добро или зло?
– Надо спросить у Гертруды, – пробормотала я, закрывая окно.
С одной стороны моей большой спальни стояла кровать на четырех столбах, с пологом и занавесками, украшенными золоченой каймой. С другой был камин, сейчас он почти погас, остались только горячие угли и пепел. Возле двери на дубовой панели, закрывающей всю стену, висело высокое зеркало. Проходя мимо него, я резко остановилась.
Кто эта женщина, которая смотрит на меня из зеркала?
На мне было темно-золотистое платье с пышными рукавами и глубоким квадратным вырезом. Юбки тоже были пышные, на голове – испанский головной убор, крепко завязанный шнурками. На ногах – бархатные туфельки. На шее – дорогой бриллиантовый кулон.
Словом, одета я была так же, как и Гертруда Кортни.
Но