Но теперь было не время предаваться воспоминаниям. Я хотела услышать от маркизы Эксетер правду.
– Но как вы узнали меня сегодня? – спросила я. – Мы ведь столько лет не виделись, в день вашей свадьбы я была еще девочкой. И откуда знаете про сына Маргарет? И кто такая госпожа, про которую вы упомянули?
Гертруда потрогала пальцем рубин и смерила меня долгим взглядом, словно прикидывая, насколько со мной можно быть откровенной.
– Ну, что ж… – наконец сказала она. – Мы действительно приехали сегодня в Дартфорд не только для того, чтобы полюбоваться местной церковью, но и чтобы разыскать вас. Я знаю про вас и про Артура Булмера… – тут голос ее благоговейно понизился, – от леди Марии.
Ну конечно, как я сразу не догадалась. От Марии Тюдор, старшей дочери короля.
Когда прошлой зимой в Норфолк-Хаусе нам с братом Эдмундом угрожала большая опасность, я бросилась к ногам леди Марии и, чтобы привлечь ее внимание, заговорила с ней по-испански. Узнав, что я сделала для ее покойной матери (после смерти моей матушки, верной фрейлины Екатерины Арагонской, я преданно ухаживала за опальной королевой в последний месяц ее жизни в изгнании), леди Мария немедленно оказала мне заступничество. Именно благодаря ее вмешательству моего отца и выпустили из Тауэра. Мы много переписывались с леди Марией: как до роспуска Дартфордского монастыря, так и потом. Письма ее были полны тревоги и заботы обо мне, особенно после того, как я покинула Стаффордский замок и своих родственников и поселилась с Артуром в городе.
– Я знаю, что леди Мария волнуется за меня, но, право, не стоило посылать вас ради этого в Дартфорд, – сказала я.
– Не стоило? И это после того, что я сегодня видела?
– Всему виной мое упрямство и гордыня, иначе бы ничего и не произошло.
Маркиза вскочила на ноги:
– Джоанна, вы что, вините во всем себя? Мало того что над вами жестоко надругались, лишив вас обители, так теперь вы вынуждены еще и терпеть оскорбления от этих людишек! То, что случилось с вами, со всеми монахами и монахинями, – это страшное преступление против Бога.
Редко можно было слышать столь открытое выражение чувств, да еще при слугах. Я посмотрела на Констанцию и юную служанку: что они могут подумать, ведь у них на глазах осуждались действия самого короля! Но обе и бровью не повели.
Гертруда глубоко дышала, словно пытаясь овладеть собой и успокоиться.
– А что леди Мария говорила вам обо мне? – спросила я.
– Я узнала про вас не в личном разговоре, а из ее писем, – ответила Гертруда. – Мы с ней не виделись с самой весны. Посетителей к ней сейчас не допускают. За этим строго следит Кромвель.
И снова слова гостьи озадачили меня.
– Но ведь леди Мария полностью примирилась с королем, со своим отцом…
– Джоанна, – вздохнула Гертруда, – я понимаю: вы предпочитаете спокойную, тихую жизнь. Но возможно ли, чтобы вы не знали, что происходит сейчас в государстве?
– Полагаю, так оно и есть, – просто