настоящие энтузиасты своего дела. Это немолодому учителю, прошедшему уже вместе с государством длинный путь от относительного благополучия через полную нищету опять же к этому самому весьма относительному благополучию, можно объявить о новой системе оплаты труда, о замечательной идее подушного финансирования школ, об объединении этих самых школ и сокращении штатов, о необходимости зарабатывать дополнительные баллы для повышения заработной платы, обязательная часть которой сократится, – и при этом ждать, что учитель покорно промолчит, кивнет в знак согласия и отправится в класс творить разумное и вечное. Может, и вздохнет украдкой, и посетует на несправедливость, но потом вспомнит о том, что бывали времена и похуже, и утешит себя этой мыслью, и решит, что как-нибудь да все образуется. Проживем. Куда денемся? А молодежь хочет жить, а не проживать, и, наверное, правильно делает. Поэтому и не ломится в двери школ за тяжелой работой и невысокой зарплатой. Кто-то может позавидовать: занятость на полдня, а отпуск почти два месяца. Это те, кто незнаком с обратной стороной медали. Вторые полдня – это проверка тетрадей и подготовка презентаций, это занятия с отстающими, и составление планов, и разработка следующих уроков, и написание статей, и участие в конкурсах – работа, за которую, кстати, по головке, может, и погладят, а премию не дадут. А что касается отпуска, так нет ничего удивительного в его сроке. Да и этого времени едва хватает, чтобы избавиться от переживаний года ушедшего и подготовиться к волнениям года наступающего. Поэтому завидовать не стоит. Учительский труд не менее, а во многом и более тяжел и ответственен любого другого. Во всяком случае, Маргарита Семеновна имела все основания быть в этом уверенной. Как имела основания и предполагать, что, отдавая всю себя без остатка любимому делу, имела право рассчитывать на уважение государства, которому прослужила долгие годы верой и правдой. Ошиблась. А обнаружила это только вчера. Вчера, когда в недоумении говорила завучу:
– Не понимаю, Оля, почему я? Есть, в конце концов, и те, кто помоложе, и те, кто хочет. Ведь перед каникулами решили, что возьмет Ильина. И она мне подтвердила, что не отказывалась. А теперь смотрит на меня волком, будто я ей дорогу перешла, а я ни сном ни духом. Что произошло? Я ведь не просила, и без надбавок за руководство мне хватает. К тому же и без того две параллели – это хорошая нагрузка. А вы мне предлагаете третью, да еще и класс взять. И потом, зачем я пятиклашкам? Нет, если надо, я возьму учеников, но быть классным – это уж слишком. Они же маленькие, с ними в походы надо, на выставки, на пикник, и что им я – старая развалина?
Завуч сначала пыталась льстить. Хотя почему, собственно, льстить? К Маргарите она относилась хорошо, даже больше – сама когда-то была ее ученицей, поэтому, скорее всего, говорила то, что действительно думала.
– Не наговаривайте на себя, Маргарита Семеновна. Как будто мы не в одной школе работаем? А кто с ребятами постоянно по музеям ходит? А во Францию два года назад кто ездил?
– Это
