Но недовольство Усманом возрастало. В апреле 656 года из Куфы, Басры и Египта прибыло вооруженное ополчение численностью в пятьсот человек и расположилось лагерем у ворот Медины. С египтянами прибыл Абдаллах ибн Саба, куфийцами руководил Малик ибн ал-Аштар. Усман, при посредничестве Али, вступил в переговоры с мятежниками и пообещал убрать своих ставленников. В то же самое время он в письме к правителю Египта Ибн Абу Сарху предписывал предать бунтовщиков казни, когда они вернутся из Медины. Это письмо было перехвачено, и мятежники потребовали от Усмана добровольного отречения от власти. После десяти недель осады халифского дворца распространился слух, что на помощь Усману идут его войска из Басры и Дамаска. Тогда восставшие ворвались во дворец, и 17 июня 656 года престарелый Усман, склонившийся над Кораном, был убит.
Так сбылось пророчество Мухаммеда об Усмане.
Рядом с халифом до самого конца оставался один Али. Абдаллах ибн Саба предложил избрать Али халифом, и с ним согласились все остальные. Но сподвижники Пророка Тальха и аз-Зубайр, пережидавшие события в Мекке, выступили против. На их стороне была «мать правоверных» Аиша, вдова Пророка и свояченица аз-Зубайра. Отказался признать Али халифом и полководец Саад ибн Абу Ваккас. Наместник Сирии Муавийя обвинил Али в убийстве Усмана.
Свое назначение на должность халифа Усман расценивал как волю Всевышнего, избравшего род Омейи управлять Халифатом. Поэтому Усман не видел ничего плохого в назначениях родственников на все ключевые посты в государстве, независимо от их деловых и нравственных качеств. Мусульмане, по его мысли, должны беспрекословно подчиняться, если они по-настоящему преданы воле Аллаха. Эту идею Усман сумел внушить своим родичам – отсюда и непоколебимая уверенность Муавийи в том, что именно он, старший в роду Омейядов, должен стать халифом после Усмана. Так проявлялось еще неизжитое языческое подсознание, которое «помнило», что сейиды должны происходить из одного рода. Сказав: «Да, буду исполнять волю Аллаха», – Усман исполнял ее так, как считал истинно верным. С этой точки зрения Али казался Омейядам самозванцем. А от такой убежденности недалеко было и до обвинения Али в убийстве Усмана, хотя никаких доказательств у Муавийи не было.
Этот трагический момент исламской истории свидетельствует, с одной стороны, о постепенном «выветривании» бедуинского представления о чести: требование кровной мести стало всего лишь политическим лозунгом; а с другой – о складывании прогрессивного,