Маргарет не могла произносить такие безрассудные речи. Я не верила этому человеку. И еще кое-что вызывало у меня недоумение.
– Я видела Маргарет на Смитфилде – с ней явно жестоко обращались, – сказала я.
– Ваша кузина не подвергалась пыткам, если вы на это намекаете, – тут же парировал герцог. – И эти заявления она делала на Севере в присутствии своего духовника и других людей – которые, между прочим, добровольно свидетельствовали против нее на процессе. А знаете, что Маргарет говорила про меня? – Он обнажил желтые зубы. – Не один, а целых два раза заявляла, что хочет, чтобы мне отрубили голову. Такие вот, с позволения сказать, родственные чувства. Но она заплатила за свои преступления. Умерла страшной смертью. Вы видели это своими глазами.
Меня передернуло от его жестокости, но я дала себе слово не трусить.
– Да, – сказала я, – я это видела. Но даже если все «свидетельства» подлинные, если это самое серьезное преступление моей бедной кузины, я все же не могу понять, почему именно Маргарет подверглась столь жестокому наказанию, почему только она одна из всех жен бунтовщиков была осуждена на прилюдное сожжение.
Тут какая-то тень промелькнула в глазах герцога, и я сразу же поняла: за арестом и казнью Маргарет стояло нечто большее, о чем этот человек ни разу не упомянул в своей пространной обвинительной речи.
Но прежде чем я успела произнести хоть слово, Норфолк с грозным видом подошел ко мне вплотную: его черные глаза горели огнем, узкая грудь вздымалась.
– Вашей возлюбленной кузины больше нет. Теперь мы занимаемся вами, Джоанна Стаффорд. Так вот, неужели вы хотите, чтобы я поверил, будто послушница Дартфордского монастыря, девица из благородного семейства, ставшего настоящим рассадником злокозненных предателей, может быть верноподданной короля Генриха Восьмого?
Я стояла молча.
– Полюбуйтесь-ка на нее, Кингстон! – выкрикнул герцог. – Говорят, что женщины семейства Говардов отличаются дурным нравом. А вот вам типичная урожденная Стаффорд. Есть ли в Англии кто-либо хуже моей треклятой жены и этой девицы? – Он подался еще ближе ко мне. – Я мог бы отстегать тебя сейчас кнутом, и никто бы меня за это не осудил! Слышишь? Никто бы меня не остановил! Ты ведь это знаешь? Знаешь, черт тебя побери?
– Да, знаю, как и то, что это доставит вам удовольствие. – Слова вырвались у меня прежде, чем я успела понять, что делаю.
Герцог ударил меня кулаком. Секунду спустя я лежала на полу лицом вниз; в ушах звенело, жгучая боль пронзала челюсть. Я ждала, что на меня обрушится град новых ударов, ждала, что сейчас засвистит кнут. Может быть, Норфолк убьет меня голыми руками прямо здесь, в Тауэре, на глазах у Кингстона?
Но ничего этого не случилось. Я подняла голову и увидела, что между нами встал