Календаристы. Юрий Геворкян

Они мне не понравились, не потому что я сразу был захвачен их слаженной, отрепетированной по ролям многими собраниями речью, а потому было в них что-то общее со мной. Это я тоже предполагал, но радости не почувствовал. Не в шапке дело, никто из них не носил шапок, не во внешности, они все были разные, а все же в них самих, даже вокруг них было такое, чего нельзя увидеть, а можно только почувствовать. Если вам не дано, если вы не такой, как они, проще говоря, если вы обычный человек, вы тоже почувствуете эту странность, но не почувствуете общность с ними. А вместо нее отголосок поэтической тревоги: вы стоите на берегу океана, и море перед вами – такого хмурого серого цвета, по которому не угадаешь, будет ли шторм или ничего страшного не случится и через полчаса снова покажется солнце. Вот такую тревогу вызывал бы взгляд на календаристов у обычных людей. А я чувствовал, что я с ними – одно. И это меня раздражало. Моя исключительность, которую я так берег, которой врал, что они не будут, как я, что я – не они, немножко скисла. Тут я тоже не обманулся. Счет 1:2 в пользу обидок. Захотелось уйти, выкинуть их из головы, уговорить себя, что я никого не видел, даже не ходил никуда, а просто начитался в газете перед сном дурацкой рекламы, вот и привиделась такая глупость. Но я выбрал остаться. Стоило выяснить, зачем им я, раз они потратили на меня столько усилий. О чем тут будут говорить, в чем будут убеждать меня?

      Кто будет убеждать и допрашивать яростнее всех? Я вгляделся в каждого: я знаю, как я выгляжу в такие моменты, когда пытаюсь сделаться невидимкой с неощутимым взглядом – как комический шпион, который вот-вот провалит задание. Они мой взгляд, конечно, заметили, потому что тоже вглядывались, не скрываясь, но не обиделись. У всех были добрые, приглашающие глаза. Одного я узнал сразу. Тот модник из парка, с шарфиком. Все время на меня смотрел, надо было догадаться, кто он – шарфик! в июле! и теперь вспоминается – полупальто! У него взгляд был тоже приглашающий, но надменный, как у начальника, который ждал, чтобы устроить унизительную выволочку, без крика и стучащих по столу кулаков, но даже более обидную. Но другие были незнакомы, взгляды их искренни, и главное – среди них была женщина. Судя по одежде, и выяснилось позже, что я был прав – я, может, и комический шпион, но вовсе не идиот, – она была Июль. Она смотрела на меня добрее всех, сразу захотелось остаться, хотя я и корил себя за такую бесхребетность. Один взгляд – и растаял, обмальчишился, отупел. Но ведь не зря же шел!

      И вот что еще. Пока я это все писал, пришла ко мне мысль. Я слишком много пишу, раньше, когда писали на бумаге, я бы написал, что дневник мой толстеет с каждым днем, и я чуть было так и не написал. Но теперь-то, когда пишут не на бумаге, записи не толстеют, а удлиняются. А смысла не особенно прибавляется, да и утомительно писать просто так, хотя и помогает – в терапевтических, так сказать целях. Попробую я поиграть сам с собой и со своими записями. Думаю, моя первая встреча с календаристами заслуживает не просто еще одной, пусть подробной, прочувствованной записи в удлиняющемся дневнике, она заслуживает мини-пьесы.

      Когда