На «фоне» светло-коричневой деревянной мебели, что преобладала. Вроде, письменного стола, с кучей полок, «окаймляющих» его. Забитых под завязку книгами. Стол так же был в этом не обделен. И ломился от «учебного» и «не учебного» материалов, разноцветной и разномастной канцелярии. Становясь еще одним шкафом, только книжным. Из которого, вот-вот и «польются» знания. Кровати и тумбы под телевизор, которого не было. Да она и не горела желанием им пользоваться, если бы он был. Тумбой, с позолоченными металлическими ручками, и зеркальными дверцами, она тоже не пользовалась. И на «контрасте» со светло-зелеными обоями и темно-зеленым ковром с мелким ворсом. С белым потолком и зеленой матовой люстрой по середине, с белым холодным светом. С белыми пластиковыми окнами…
Она была «этаким» черным пятном. «Грязью» среди «травянистого поля». «Каплей чернил» на «зеленом листе». И даже черный пластиковый стул на колесиках и серой металлической ножке не спасал. «Примыкая» к ней по цветовой гамме. Ведь тоже был обтянут зеленой тканью. Как и ее постель. Постельное белье, как и плед с длинным ворсом, покрывающий его, были сплошь зеленого цвета. «Успокаивающего», как писали и пишут, до сих пор. Но куда больше напоминал цвет стен больницы. Хосписа или психушки. Была бы пижама белого цвета и подлиннее в рукавах и штанах, с заклепками и ремнями, сошла бы за стационарную и стандартную форму «пациента» лечебницы.
Она не столько смотрела на себя в зеркало. Вообще, не смотрела! Старалась не смотреть, во всяком случае. Сколько созерцала зеркальную поверхность карими глазами, изредка цепляя «контур» своей фигуры. По темным вещам и прическе. Выпрямленные каштановые волосы, длиной до лопаток, спускались по плечам и спине. Выбившиеся прядки их спадали, выпадая из-за ушей, отросшей челкой. И мешали ей накладывать макияж. Ей все время приходилось отвлекаться на них и подменять «Цезаря». Выполняя несколько дел, одновременно. Как краситься, замазывая «ненужное» и «палевное». Только-только, «обретенное» и нормально не «зажившее». Размышлять вслух, не сбиваясь с мысли при смене косметического средства из оранжевой кожаной косметички-мешка. И делать заметки в своем сиреневом ежедневнике. Что лежал перед ней и подле ее ног. С синей ручкой посередине и меж белых листов в мелкую голубую клетку.
Наравне с тобой, дорогой дневник, у меня есть еще «два друга». Уже как… Год? Да! Год! Быстро время летит… Если не из «неодушевленных». Зеркало и «тональник». Другие – «второстепенные». «Основа» была всегда и будет… Будет спасать меня от «дурацких вопросов» и не менее «дурацких ответов». «Откуда у тебя это?». «Откуда то?». «Кто это сделал?!»… И прочие! Не знаю! Я наверное просто не понимаю смысла в этих вопросах. Если… Если ты не сможешь помочь. Или хоть что-то с этим сделать? Я же не могу! Другие – не важны. Если не я, то и никто. Выслушать, конечно,