Когда-то у меня была работа, деньги, увлечения, друзья, стремления. Потом появился Павел, и вся моя жизнь растворилась, исчезла, прошла сквозь пальцы. Потому что он стал центром моей вселенной, он поглотил меня целиком. А потом от меня осталась оболочка, внутри которой плескалось бескрайнее Пашино болото. Яд его любви.
Говорят, надо уходить немедленно. Все верно.
Уходить. Только куда? Бежать? Скрываться? Раствориться? С мыслями, что ты «никчемное чудовище» и ты больше никому не пригодишься? Страх – вот что испытывает жертва тирании. И не только страх от пребывания с тираном, но и от того, что когда-нибудь это пребывание может закончиться. И ты вылетишь на обочину жизни, вся такая поломанная и пустая. Отравленная.
Моя беременность закончилась сама. Мне даже не нужно было никуда идти. Не пришлось испытывать муки совести. Утром после скандала у меня открылось кровотечение. Уже в больнице мне сказали, что спасать некого. Вот тогда я и ощутила всю звенящую пустоту внутри. Последняя капля надежды покинула мое тело.
Я чувствовала и горе, но и облегчение. Потому что поняла: детей от Павлика у меня не будет. Никогда.
Паша расслабился, когда я вышла из больницы. Он обнял меня. Бормотал что-то очень оптимистичное, что-то очень душевное про то, что у нас обязательно будут дети. Что все будет хорошо. Я не слушала его. Пустота звенела внутри меня. В голове крутилась только одна мысль: «бежать». Надо скорее бежать от него.
Он отвез меня домой и пошел на работу. Я собрала вещи – все, что было дорого моему сердцу – и отправилась к родителям.
Я не стала посвящать их в наши семейные драмы. Я боялась их огорчить, расстроить. Хотя, возможно, стоило сказать правду. Я часто об этом думаю. Что бы они сделали, если узнали, что Паша меня ударил?
Но я просто вернулась к родителям со своими вещами и не увидела особой радости в их глазах. Но в квартиру они меня все-таки впустили. У нас давно не было той самой тонкой душевной связи, поэтому и теплого разговора не вышло. Мама лишь вздыхала, пока я разбирала свой чемодан. А потом мама побежала звонить Павлу, чтобы рассказать про возвращение блудной дочери с вещами. Не знаю, что ей ответил Паша, но мама успокоилась и заулыбалась. Уже вечером муж приехал за мной с цветами и красивой бархатной коробочкой с колечком.
Он был так убедителен, клялся, божился. Стоял на коленях и даже плакал. Он говорил о том, что сам не знает, что на него нашло, что у него сложный период, что наши неудачные попытки забеременеть его выбили из седла, и он смирился. А потом пошел обследоваться. Он подробно описал, чего ему это стоило. Так он и узнал о том, что у него возможны сложные генетические мутации в роду. Он испугался, очень испугался. Поэтому когда узнал о моей беременности, просто с ума сошел от страха. А когда понял, что я его обманула, у него слетели последние предохранители. Он не помнит, как ударил меня.