Шесть
Наручные часы лежали перед Джошуа, прямо перед глазами, рядом со стволом винтовки. Они лежали циферблатом вверх, время считывалось с полувзгляда: удобно, но бесполезно. С первого сигнала Секретной службы Джошуа отсчитывал в уме секунды – еще один пример его обсессивности. Прошла одна тысяча семьсот сорок секунд.
Его навороченные Rolex Submariner это подтверждали, прошло двадцать девять минут.
Время было проведено с пользой. Джошуа исполнил все свои прочно укоренившиеся ритуалы перед выстрелом не задумываясь. Обстоятельства этого задания были странными, но суть всегда была одна и та же: зарядить обойму, снять с предохранителя, выставить линию прицеливания, выявить препятствия. Все эти действия он выполнил с абсолютной точностью семь раз подряд, чтобы удовлетворить свою одержимость.
Джошуа знал имя своей жертвы. Эймон Макгейл. Знал его в лицо, знал, где его найти. С тех пор, как Макгейл занял свое место, он был на прицеле у Джошуа. Если все пойдет по плану, живым ему не уйти.
Такое обещание было легко дать, но подчас трудно исполнить. Но только не для Джошуа. Он, сколько себя помнил, был окружен жестокостью. Безусловно, множество других мужчин могли делать то, что делал он. Но редкому из них удавалось делать это так хорошо. Нужно было сочетать в одном смертоносном комплекте физические способности, холодную одержимость, профессиональную подготовку и полное отсутствие сожаления. Джошуа обладал всеми этими качествами в избытке, что делало его более чем подходящим оружием против стареющего, немного потрепанного мужчины, сидевшего у него на мушке.
Макгейл выделялся из толпы с первого взгляда. Не в физическом плане. Да, он был в поношенной одежде и явно нуждался в хорошем обеде, но в его внешности не было ничего выдающегося. Нет, на что Джошуа обратил внимание, так это на его эмоции. Или, точнее, на их отсутствие.
Даже находясь в ста ярдах от площади и в двухстах ярдах над ней, Джошуа ощущал эффект от прибытия президента Ноулза. Волна благоговения была невероятно мощной, и тем не менее Макгейл остался в своем кресле как приклеенный – оазис покоя в буре истерии.
Не отреагировал Макгейл и на дальнейшие события. Уильям Дэвис произнес речь, стоя за двухдюймовым стеклом – смесью телесуфлера и пуленепробиваемого экрана. Дэвис был низкорослым, невзрачным и непопулярным человеком, не привыкшим к восторженным овациям. Но сегодня, в минуту эйфории двух тысяч тщательно отобранных зрителей, они перепали даже ему.
Дэвис открыл мероприятие короткой благодарностью Вооруженным силам Великобритании. Толпа в ответ проревела в знак согласия. Все, кроме Макгейла. Макгейл вновь остался неподвижен. Единственным доказательством жизни этого твидового костюма были бисеринки пота, тонкой струйкой сбегавшие