В романе Толстого Стиве Облонскому влиятельные друзья и приятели подыскивали «хорошее место». Гаев тоже уповает на прежние знакомства и связи. Размышляя о том, как спасти вишневый сад, он важно говорит: «В четверг я был в окружном суде, ну, сошлась компания, начался разговор о том, о сем, пятое-десятое, и, кажется, вот можно будет устроить заем под векселя, чтобы заплатить проценты в банк». Потом он сообщает, что его «обещали познакомить с одним генералом, который может дать под вексель». Примечательна лексика Гаева: «Мне предлагают место в банке. Шесть тысяч в год…» Его «обещали познакомить», «можно будет устроить заем». Гаеву кажется, что он, как и прежде, окружен приятелями и приятными людьми, которые будут рады оказать ему услугу.
На старости лет ему придется заняться весьма непривычным для него делом – пойти служить. Кто-то из прежних знакомых сжалился над лишенным дохода Леонидом Андреевичем и нашел ему место. Наверное, Гаеву нашли «доходное» место так же, как родственники и приятели ищут его для Облонского, чьи дела – «в дурном положении».
Толстой с юмором описывает «теплое» место со сложным названием, на которое нацелился Стива: «Это было одно из тех мест, которых теперь, всех размеров, от тысячи до пятидесяти тысяч в год жалованья, стало больше, чем прежде было теплых взяточных мест; это было место члена от комиссии соединенного агентства кредитно-взаимного баланса южно-железных дорог и банковых учреждений». Ирония состоит еще и в том, что «банковскими служаками» окажутся люди, подобные Облонскому и Гаеву, очаровательные расточители и моты.
Гаев сообщает об этом со своей извечной присказкой: «Я банковский служака, теперь я финансист… желтого в середину». Хотя ни к чему, кроме как к игре в бильярд, Гаев уже не способен, над чем иронизирует Лопахин: «Леонид Андреич, говорят, принял место, будет в банке, шесть тысяч в год… Только ведь не усидит, ленив очень…»
В сцене прощания с домом, где прошло его детство, Гаев, по своему обычаю, не может удержаться от речей, хотя ему хочется плакать: «Друзья мои, милые, дорогие друзья мои! Покидая этот дом навсегда, могу ли умолчать, могу ли удержаться, чтобы не высказать на прощанье те чувства, которые наполняют теперь все мое существо…» Племянницы в ответ привычно умоляют его замолчать, и он, так же привычно, уныло откликается: «Дуплетом желтого в середину… Молчу…»
Чехов на протяжении всей пьесы дает