Кристина подумала, что в словах кавторанга уж очень много пафоса.
– Горошек откроете, Ваня? – она пододвинула Ивану Митрофановичу пол-литровую банку горошка. Нагнулась, передавая консервный нож. Успела поймать острый взгляд Растопиро, побывавший в разрезе ее халата.
«Ах ты бабник старый», – беззлобно подумала Кристина.
– Как по мне – эта держава сама себя перечеркнула.
Иван Митрофанович взялся за ключ.
– Это потому ты так думаешь, девочка, что не была на Средиземном море в октябре семьдесят третьего.
– А что было в семьдесят третьем? – вяло поинтересовалась Кристина. Она помнила, что на кухне где-то завалялись две банки «лосося в масле», а найти никак не могла: «И куда это я их засунула? Вот чертов склероз».
В семьдесят третьем арабы Израилю войну Судного дня устроили. Рамадана, понимаешь? Египет и Сирия хотели маланцев к чертовой бабушке с карты стереть.[19]
Иван Митрофанович недолюбливал евреев. В принципе, ничего худого те ему не сделали. «Ничего личного», как говорят американцы. Просто недолюбливал, и точка. Арабов, впрочем, как вскоре выяснила для себя Кристина, кавторанг тоже терпеть не мог, обобщенно относя к обширной конгломерации «черножопых», куда, в принципе, можно зачислить кого угодно.
– А в результате, маланцы черножопым Судный день устроили. Нарезали по ушам, мама не горюй. Так наши десять дивизий по тревоге подняли! Как положено! Чуть третья мировая не началась!
– И что, хорошо бы это было?
– Да дело не в том, хорошо или плохо! Тогда была сила, а сейчас ни черта нету. Потому и бомбят, кого хотят. – Кавторанг в сердцах повел ключом. Край крышки выгнулся кверху, сразу захрустело стекло.
– Ваня! Вы мне осколков в горошек накрошите…
– Не накрошу. – Иван Митрофанович снял крышку и провел по ободу пальцем. – Ух уж эти мне, понимаешь ли…
– Вот вы, Ваня, – Кристина пододвинула миску, в которой вымешивала салат, – все о силе твердите, была сила, а теперь нету силы… А зачем она нужна? Просто так, чтобы все боялись?
– Ну… – растерялся кавторанг.
– Я, конечно, под флагом Родины родной по морям не плавала, но… я почти в это время на ткацкой фабрике корячилась. За нищенские копейки. И, если хотите знать мое мнение, то никакого безработного из Гарлема вы бы на ту фабрику и калачом не заманили. Под дулом пистолета, разве что. Так что мне лично не ясно, кого вы там защищали и ради чего третью мировую развязать собирались, вы, Ваня, уж извините за политическую безграмотность.
Прозвучало это как откровенный вызов, но Иван Митрофанович не поднял перчатки. Он насупился, в обиде, и предпочел сменить тему. Понюхал вскрытую банку горошка и сказал с возмущением:
– Вот дегенераты, да?!
– Скис?
– Не скис. Суповой всучили.
Пока Кристина разглядывала банку, Иван Митрофанович, как бы невзначай, двинул вперед колено.