И все же… Сады исчезли, но аура города осталась. Осталась та непостижимая магия, которой сложно противостоять. Алма-Ата все еще была душой и сердцем Казахстана, его жемчужиной и главным украшением, и именно этим – ласковым и светлым – именем до сих пор звали город те, в чьей памяти он был прежним, ибо новое название, Алматы, по сей день порождающее споры среди сторонников и противников переименования, резало слух и упорно не ассоциировалось с представлением о городе, знакомом с детства (по этой же причине Арман, Сабина и все их родственники и друзья продолжали называть город не иначе как Алма-Ата). В конце девяностых город уступил столичный статус безжизненно-холодной и ветреной Астане, не уступив ей, впрочем, и сотой доли своего очарования, и был теперь средоточием если уже не политической, то культурной и финансовой жизни страны, приобретя неофициальный статус южной столицы.
Остались и люди, бывшие, пожалуй, истинным богатством этого города, – гостеприимные, отзывчивые жители, первое впечатление о которых, правда, могло сложиться иным, ведь к таким феноменам, как прославленная американская улыбка или рафинированная европейская вежливость, относились здесь с уважением, но отнюдь не спешили их перенимать.
Остались женщины, чью красоту обычно отмечали все, кому довелось тут побывать, ведь, кроме природной привлекательности, алмаатинки отличались впитанным с молоком матери стремлением выглядеть безупречно в любой ситуации, поэтому элегантная одежда, шпильки и укладка в любое время суток и в любую погоду были неотъемлемыми атрибутами практически каждой горожанки, что не удивляло никого, кроме приезжих (поскольку местные мужчины, избалованные этим окружением, считали его чем-то само собой разумеющимся). А вот восторженные гости южной столицы часто говорили, что изобилие красивых, ухоженных женщин – визитная карточка Алма-Аты.
Так же как горы – стражи покоя и благоденствия этого города. Менялись времена, режимы и формации, менялся город: его название, статус, внешний вид, но горы, беспристрастные свидетели всего, что происходило у их подножий, были неизменны. Их резко очерченные, острые вершины, ослепительно-белые зимой и графитово-серые летом, дымчато-синие вечерами или подцвеченные розовым золотом на рассвете, были видны из любой точки города, из каждого его уголка, и жители Алма-Аты не мыслили себя без этой привычной, но всякий раз захватывающей дух перспективы.
Алмаатинцы любили горы и с удовольствием сбегали от надоевшей городской суеты в мир затаенных ущелий, вековых тянь-шаньских елей и быстрых рек. К счастью, горы подступали так близко, что требовалось не более получаса, чтобы из многолюдного центра с его суматохой и толчеей попасть на тенистую поляну у берега шумной речки, окруженную зарослями осины, боярышника и барбариса, или в прохладу высокогорного плато с потрясающей панорамой города, или в густой сосновый бор, хранивший полумрак даже в слепящий