Если взглянуть на убелённое сединой долгое лицо Владислава Евгеньевича, то особой радости оно не выражало. В его творческую атмосферу деревенского одиночества, фантазий «делириума» и иллюзий «чушизма» ни села ни пала вторглась дешевая бабская суетливая современность.
Гостьи подъехали к отцовской обители, извлекли на свет несметное количество сумок, картонок, пакетов, рулоны тканей – бязи, полотна, сатина, кряхтя, достали из глубины багажника швейную машинку «Зингер», сняли с крыши джипа тяжеленный тандем и прокричали:
– Папочка… Жарко… Едем купаться!!!
Писатель, увидев тяжеленный «Зингер» и запасы белых тканей, помрачнел окончательно.
– Надолго? – спросил он.
– До осени, – ответила Люка. – Мама будет шить халаты для балета «Карантин».
– «Карантин» по-итальянски это «сорок дней»…
– Похоже на то… – рассмеялась дочь. – Папочка, ты, как принято говорить, не в духе…
– Да нет, наверное… – уклонился от ответа отец.
– «Да-нет-наверное» непереводимо ни на итальянский, ни на английский, ни на французский! – заметила Люка. – А по-польски?
…Мужская палата на тридцать коек в больнице близ трёх столичных вокзалов почти заполнена. Больные мужики в застиранных серых пижамах, с самыми разными диагнозами, снятые кто с поездов, кто с вокзальных скамеек, а кто и, как фермер Константин Иванов, из полицейских участков, коротают время кто чем: играют в шахматы или шашки, читают книги или газеты, изучают содержимое своих (у кого есть) гаджетов – где про политику, где похабщина, тайком курят под одеялом, спят, наконец.
– Я скоромное не ем, – говорит один.
– Отдашь мне, – отвечает сосед. – А чего не ешь-то?
– Отвык.
– Вот и правильно.
Дверь палаты открывается, и на пороге стоит медсестра – маленькая, пухлая и писклявая, с бумажками в руках. Почти девочка.
– Иванов!!! – пищит она. – На выписку!
– Я!!! – тотчас вскакивает с койки коротышка в очках с ярко-рыжей шевелюрой до плеч. – Я Иванов!..
– На выписку!.. За мной!
Вот они задерживаются возле сестринского поста на этаже, и счастливый Иванов получает какие-то бумажки…
Вот они входят в царство кастелянши, и рыжий кучерявый коротышка, снимая больничную пижаму, получает цивильную одежду – потрёпанные синие джинсы, видавшие виды свитер с оленями и серую куртку с накладными карманами.
А мужская палата даже не заметила потери пациента. Читают, спорят, курят под одеялом, играют и спят.
– Меня врачи снять успели, хоть поезд и стоял одну минуту.
– А багаж?
– А багаж не успели…
– Жаль.
– Да у меня его и не было.
– Это хорошо!
Дверь палаты с шумом открывается, и на пороге появляется ещё