– Откуда ты знаешь?.. – пролепетал ошеломлённый Тигот.
– Переспала с одним гномом, пообещав ему тебя в качестве трофея за победу в грядущей войне. Они тебя помнят! И на черта это ты им сдался? Постой! Не отвечай. Я сама тебе потом всё расскажу! Обожаю раскопку чужого грязного белья! Но вернёмся к дергунской девке. Я заподозрила неладное, когда ты струсил заколоть её мечом, а после так отчаянно рвался расправиться с ней! Да ведь и я соврала тебе: никогда ты не ел детской плоти! Её не готовят для прислуги, идиот!
– Я бандит и убийца! Я убил своего сына! Изуродовал Нильбертилль! И самовольно пришёл к тебе – подчиняться тебе, тебе, Гиида – царица Гроттоскама! Ада при жизни! Разве этого тебе не достаточно? Разве это не доказывает, что я головорез и конченый ублюдок?! Я страстно служил тебе семь лет! Я старый кузнец, от меня и не было бы проку на поле битвы! Но я одел твоих солдат! И не убил лишь безобидную девчонку, потому что убил своего сына! Я прикончил своего мальчугана и поклялся перетравить хоть весь королевский двор, но больше никогда не тронуть ребёнка!
– Трус! Ты оставил в живых свидетельницу моего провала! Выковал и сам же упустил капризный меч! Уплывший вместе с моим позором и всем гроттоскамским дерьмом прямо к лону Дергуны, идиот! И туда же пристроил малолетнюю суку, что уже умеет говорить и проболтается, как пить дать!
Гиида так неистово орала, что Тигот понял, что они наверняка совершенно одни и стража слишком далеко, чтобы их услышать.
Когда-то, ещё при дворе, Тигот часто истязал и наказывал себя. Он был вдали от кузницы, но хорошо знал металл. Экспериментируя с кухонными ножами, Тигот невольно столь же хорошо узнал и свою кожу, её нрав и особенности. Придя к Гииде, он был уже не молод, но по-прежнему чертовски хитёр и предусмотрителен.
Носить