Город был отдан на поток и разграбление. А еще через день жители переметнулись во вражеский лагерь, напали на французские войска и ранили Ногарэ; он вынужден был бежать. Но все же он достиг цели. Разум старика не устоял перед страхом, гневом и тяжкими оскорблениями. Когда Бонифация освободили, он плакал, как дитя. Его перевезли в Рим, где он впал в буйное помешательство, поносил всех, кто к нему приближался, отказывался принимать пищу и на четвереньках, как зверь, передвигался по комнате, охраняемой надежной стражей. А еще через месяц французский король мог торжествовать – папа скончался, прокляв и отвергнув в припадке бешенства святые дары, которые принесли умирающему.
Ага, зашибись, как хорошо жизнь прошла, есть что вспомнить: глубокого пенсионера железной перчаткой по лицу – так вообще-то и шею свернуть можно. В чем там душа у того папы держалась и как в таких
Надо сказать, что в жизни Бонифация VIII было мало событий, которые могли бы характеризовать его как нежную фиалку и невинную ромашку полевую. Вел он дела жестко и от принципов своих не отступал. С энтузиазмом утверждал главенство церкви в делах светских и свое несомненное право с полным основанием влезать туда, куда не просят. И влезал. И совершенно закономерно, что его интересы в один прекрасный момент пересеклись с интересами такого же упертого гражданина. Гражданин этот, уже упомянутый выше под именем Филипп Красивый, работал королем Франции и наивно полагал, что он в своей стране хозяин. Папа же пытался эти вредные иллюзии развеять и донести до царственного выскочки информацию, что хозяин во Франции, как и везде, на самом деле именно он, папа. «С фига ли?» – вежливо осведомлялся при случае Филипп. Папа отвечал буллами[3], где что-нибудь или кого-нибудь запрещал, ограничивал, отлучал. Так и развлекались.
Началось все, как обычно, с