Наша администрация умеет решать вопросы, поверьте. К слову, защитив меня от соседей и пристроив к военщине, лейтенант Самойлов больше моей судьбой не интересовался. Он словно отец, который знал, что я хожу в школу цитадели и нормально ем, считал свою задачу выполненной. Мне сначала было обидно, что он больше не обращает никакого внимания на меня, но спустя какое-то время я понял. Он не помогает мне специально. Помощь нужна Челяди, а вот тот, кто из Людей справится сам. Не смотря ни на что. Выкарабкается. Вытянет.
Лейтенант погибнет спустя два года во время очередной вылазки, как и мой отец. Иногда я думаю, что отцов у меня было двое. Один тот, что дал жизнь и спрятал в цитадели и второй, который объяснил, как устроен этот мир.
***
Я лежу на гамаке и разглядываю блокнот. Погладив шершавую поверхность, я откладываю его в сторону. Он для меня реликвия, как и подаренный нож, я иногда думаю, что я должен начал писать свой дневник, но все еще не решаюсь. Словно, если я начну в нем писать что-то, он перестанет быть таким ценным для меня. Пока что на первой странице выведена только одна строчка, которую я раз в год времени обвожу, когда чернила немного выцветают – «Я никогда не стану челядью».
Полежав еще минут пять-десять, я поднимаюсь с гамака. Я должен сходить до матери ефрейтора Славы. Не знаю, нужно ли ей слышать от меня, как погиб ее сын, но почему-то я точно уверен, что должен сходить к ней. Кто знает, может теперь, когда ее сын похоронен на Аллее Павших в пустоши, то какие-то твари хотят забрать и ее кубрик.
Выйдя из Муравейника, я иду в сторону складов. Вдоль крепостных стен тянутся длиннющие постройки, среди которых я долго петляю, пока не оказываюсь в просторной бельевой, где женщина лет пятидесяти споро раскладывает простыни.
–Чего тебе, – резко спрашивает она, завидев меня. – Смотри, получение белья через выписной лист, без бумаги ничего выдавать для военщины не буду, хватит. Мне в прошлый раз от администрации уже прилетело.
–Нет, я не по этому…
–А что? Для себя что-то взять хочешь? Воду или жратву не предлагай, мне место дороже, – она продолжила раскладывать выстиранное белье.
–Я был тогда со Славой в тот день когда он погиб. Вы же его мама, да?
Сухие руки, быстро складывающие простыни остановились. Женщина замерла. Стянув с головы белый платок, прикрывающий черные с серебряными нитями седин волосы, она несколько секунд стояла, оперевшись на стопку белья. Потом, повернувшись ко мне, она сказала:
–Лейтенант приходил. Жирный такой. Сказал, что Слава не мучался, сразу погиб. Это правда?
–Да.
–Спасибо,