Лена всегда просыпается рано. Ее комната окнами к морю, как и эта. Это солнечная сторона. По утрам ее будят солнечные лучи, а меня ее солнечный голос. Она обнимает меня им каждое утро. До подъема еще есть время. Я успею. Хочу сказать ей: «Доброе утро!». Проберусь в свою комнату и притворюсь, что сплю. Для меня Лена оставила дверь не запертой, с другой стороны, со стороны второй лестницы, нашей с ней лестницы.
Глава 11
Сегодня не лучший день в моей жизни. На меня обиделась Лена. С самого утра нам объявили о предстоящем концерте, к которому должен подготовиться каждый отряд. И наш не исключение. Два дня не происходило вообще ничего, полное затишье, зато теперь началась бурная деятельность. После завтрака уборка комнат и этажа с последующей проверкой, затем подготовка к выступлению. А вышло вот что, по дороге на завтрак Лена сообщила, что вписала меня в состав участников. Мне пришлось отказаться, причем в ультимативной форме. И это ее обидело. Если бы она только знала причину моего отказа! Я пищу при ней принимать стесняюсь, а то сцена! Я и смотреть-то Лене в глаза еле решаюсь, не то что выступать! Ну и что, что я играю на гитаре, я могу это делать только в узком кругу, не на публике. Да и в узком кругу страшно смущаюсь. У меня никогда не было ни желания, ни умения выступать на сцене, к тому же у меня очень тихий голос. Лена слишком высокого мнения обо мне и о моих способностях. А перед ней я опозориться никак не могу. Ни в коем случае! Перед кем угодно, но только не перед ней. Это выступление всего лишь демонстрация ее педагогических и организационных способностей. Желающих море. Выступить может кто угодно. Нет! Да еще и сама Лена будет на нем присутствовать, будет сидеть в зале! Все что угодно, только не это. Мое выступление стало бы возможным только в одном случае, если бы это было моим призванием, если бы мой талант на тот момент уже был признан давно и всеми. А пока выступить перед Леной я не решусь. Объяснить ей хоть что-нибудь у меня не вышло, не нашлось ни единого аргумента. И она занялась подготовкой к концерту с другими ребятами. Со мной даже не разговаривает. Решила, что таково мое к ней отношение. Господи!
На душе у меня так скверно, что, когда к нам в комнату с проверкой пожаловал сам директор лагеря, не могу себя сдержать. В ответ на его замечания по поводу следов на свежевымытом полу говорю, что наши родители заплатили не за то, чтобы мы здесь драили полы. Для этого есть уборщики. Я и правда так думаю, но дело не в этом. Он говорил это при Лене, обращаясь как бы не к нам, а к ней. Она это слышала. Да кто он такой вообще! Куда-то исчезла вся моя робость и смирение. Он не может говорить