Сегодня хороший день, чтобы хоронить мертвых.
Оливер
Когда мне было десять лет, отец повел меня в поход далеко в горы Блю Мейл. Спали мы в палатке, под дождем, который шел всю ночь и просачивался в маленькую дырочку в нейлоновой ткани. К утру вокруг наших спальных мешков образовалась целая лужа, а я всю ночь дрожал от холода.
Мне еще никогда в жизни не было так холодно, как тогда.
До недавних пор не было.
Холод в здешних лесах – это что-то. Он залезает внутрь, пробираясь сквозь одежду, носки, кожу, пронизывая до мозга костей. Я осторожно выбрался из столовой через заднюю дверь, не дожидаясь, пока вожатые заметят меня. Пока вообще кто-нибудь меня заметит. Впрочем, сделать это было не так уж сложно: я был просто еще одной тенью, промелькнувшей в обманчивом, тусклом свете свечей.
Деревья окутал плотный тяжелый туман, я пробирался по снегу, петляя среди разбросанных в беспорядке лагерных хижин. Номера у хижин тоже шли беспорядочно – четвертая хижина, следующая двадцать шестая, за ней – одиннадцатая. Дичь полнейшая. Но я добрался до хижины четырнадцать, куда был определен в первый день – с этого момента уже прошло несколько недель, – толчком отворил дверь и нырнул внутрь.
Большинство людей никогда не слышали ни про озеро Щучья пасть, ни про лагерь для трудных подростков на его берегу.
Очень уж далеко в горах спрятано от мира это место. Отсюда до ближайшего города на машине ехать и ехать несколько часов по крутой извилистой дороге. Так что неудивительно, что этого озера нет почти ни на одной карте. Подходящее место, чтобы потеряться.
Но я никогда не намеревался пропадать без вести, нет.
Внутри у стен хижины стоят две двухъярусные кровати – хибара эта рассчитана на четверых человек. Воздух здесь пахнет сырой древесиной и дымом костра. Этот запах намертво впитался в простыни, крахмальные наволочки, в обтрепанный зеленый коврик в центре комнаты – буквально во все.
Я присаживаюсь на корточки рядом с пузатой чугунной печкой-буржуйкой в углу хижины.
Вожатые требуют, чтобы огонь в печке не угасал никогда, чтобы она горела день и ночь, согревая лачугу. Но большинство из нас забывают об этом. Сейчас наша печка не горит, в ней остались только тлеющие угли.
Я кладу на угли сухие поленья, развожу огонь, но в комнате по-прежнему холодно, снаружи завывает ветер, бьется в тонкое оконное стекло. Я скидываю башмаки и иду к деревянному комоду, приткнувшемуся у стены справа. Выдвигаю нижний – мой – ящик. Но в нем пусто. Моя одежда, рюкзак, с которым я приехал сюда, несколько книг, мобильник с разрядившейся батарейкой – все исчезло.
Должно быть, вещи забрали вожатые. Сложили мои пожитки в коробку, когда я пропал, и приготовились отослать их, когда расчистят дорогу, моему дяде.
«С