– Нам нечего есть, ваша милость, – ответил старший. – Мы поймали эту рыбу не для продажи, а чтобы накормить мать и троих сестёр.
– Понимаю, – сочувствующе кивнул Норфолк. – Как тебя зовут?
– Колум МакРайан, ваша светлость. – Граф не спешил наказывать их, и в голове Колума вспыхнула отчаянная надежда, что, может быть, сегодня им повезёт и они смогут нормально поесть.
– Послушай, Колум, ты ведь католик, так?
Колум кивнул, не понимая, куда клонит граф.
– Тогда ты должен знать о заповеди: «Не укради», – с притворным сочувствием продолжал Норфолк. – Разве могу я позволить тебе нарушить эту заповедь и гореть в аду?
– Нет, ваша светлость, – еле слышно ответил Колум.
– Правильно. Как истинный христианин, коим я являюсь, я не могу спокойно смотреть на то, как мои люди ступают на путь неправедный. Заберите рыбу, – он обратился к слуге. Тот спешно принялся ловить извивающегося лосося, когда из мешка вынырнула небольшая форель, нырнув в мутную воду. – Впрочем, я не могу позволить вам умереть от голода, поэтому эту рыбёшку можете оставить себе.
Спустя минуту всадники уже продолжили путь, возобновив прерванный разговор. Слуга поспешил следом, неся двух крупных лососей в мешке. Колум злобно проводил их взглядом и повернулся к всхлипывающему брату.
– Успокойся, Киллиан. В следующий раз нам повезёт больше.
– В следующий раз нас убьют, если поймают! – выкрикнул тот, падая на колени и пытаясь поймать форель и завернуть её в разодранный мешок.
Колум не ответил. Голод, охвативший Ирландию и бушевавший уже третий год, уничтожил половину населения гордой страны. Погибший от болезней картофель, которым была засажена почти вся Ирландия, лишил людей не только еды, но и средств к существованию. Те, кто не мог заплатить лендлорду ренту, оказывались на улице, и целые деревни срывались с места в поисках лучшей доли. Говорили, ближе к Дублину давали работу на стройке железной дороги или в работных домах. Но семья МакРайан упорно оставалась в родных местах, там, где выросло не одно поколение, там, где лежал прах предков.
После смерти отца Колум не раз заводил с мамой разговор о том, что надо уходить. Через месяц надо было платить ренту, а денег не было. Но мать упорно держалась за крохотный клочок земли, неустанно приговаривая, что голод вечным быть не может. А земля – это корни, то, что делает их ирландцами, а не бездомными бродягами без роду. Вот только зима 1847 года уничтожила все надежды на урожай, а голод, и до этого призрачно маячивший над семьёй, стал осязаемым. Они не ели уже два дня; картофельные очистки, из которых мать варила похлёбку, вчера пришлось выбросить – они сгнили, и Анора, младшая из сестёр, слегла с дизентерией.
Озёра, реки – графство Майо кишело рыбой, но