Как все это не походило на Сен-Жерменское предместье! На голубой дощечке, прямо против того места, где они сошли, Шоншетта прочла: «Улица Мучеников». Они стояли перед решеткой большого двора, окруженного мрачными зданиями, походившими на казармы.
– Скорее, радость моя! – сказала Дина, – вы простудитесь!
Обе они вошли во двор через узкую калитку.
Женщина, подметавшая двор, завидев их, прервала свою работу. По-видимому, Дина уже была с нею знакома, потому что тотчас же подошла к ней и сказала без всяких предисловий:
– Вот и мы. Ничего нового?
– Ничего, – ответила привратница. – Сегодня утром я видела сестру, – все по-прежнему. Это и есть малютка?
– Да, – ответила Дина.
– Очень хорошенькая! И как похожа на нее! Просто удивительно… Можно вас поцеловать, душечка?
– Нет, сударыня, – ответила Шоншетта.
– Она, знаете, боится, – поторопилась вступиться Дина, – до свидания! Мы пойдем наверх! – и она повела девочку через двор.
Конечно, Дина знала этот дом, так как ни разу не запуталась среди многочисленных дверей с черными буквами над входом: «Лестница А», «Лестница В»… Они поднялись по узкой деревянной лестнице, бедной, но чистой, как весь этот дом. На третьем этаже Дина остановилась перед низкой дверью, сказав:
– Здесь!
Они постучали, но никто не ответил. Дина и Шоншетта ждали с замирающим сердцем. За дверью слышался чей-то кашель, но Дина не решалась постучать вторично. Они ясно слышали, как чей-то голос произнес: «Сестра!» Никто не откликнулся. Тогда Дина отворила дверь и вошла.
Комната была залита светом; на окнах не было занавесей, и после царившего на лестнице полумрака белый свет яркого морозного утра казался еще резче, еще ослепительнее.
Шоншетта прижалась к Дине. В большом кресле спала сестра милосердия, измученная бессонной ночью; у стены, как раз против двери, стояла постель; на подушке девочка увидела восковое лицо с горящими глазами, утопавшее в волнах густых черных волос. Заметив девочку, больная воскликнула дрожащим от волнения голосом:
– Елена! О, я уверена, что это – Елена! Не правда ли, Дина, это – она? О, как я счастлива! Подойди ко мне, моя маленькая Шоншетта!
Больная приподнялась на постели и раскрыла девочке свои объятия. Дина слегка подталкивала ребенка. Шоншетта почувствовала вдруг глубокую жалость. Она выпустила из рук платье Дины, за которое цеплялась, и бросилась к постели. Сестра милосердия все так же мирно, спала.
– Это – ты, моя Шоншетта? – сказала больная, прижимая девочку к груди и нежно перебирая пальцами ее каштановые кудри. – Какая ты стала большая! Я не видела тебя шесть лет, знаешь ли ты это, моя любимая? Шесть лет! Боже мой! Шесть лет полного одиночества! Тебя отняли у меня, моя бедняжечка… и тебя… и всех… У тебя были светлые