Вдруг, я увидел, как мое собственное лицо открыло глаза и посмотрело прямо на меня вверх. Тут же мой взгляд моментально переместился и я, уже всецело я, смотрю на сводчатый потолок, покрытый потрясающими светящимися знаками или письменами.
Я ощущал, исходящую от них энергию и непонятно откуда, знал, что они не нарисованы на поверхности, а являются, как бы самой сутью этого помещения.
Легко, почти без усилия встал и понял, что нахожусь в каком-то старом, почти разрушенном здании. Две его стены отсутствовали напрочь, и крыша в тех местах, лишившись опоры, была обрушена.
У центральной стены, из оставшихся трех целых, находился постамент. На нем замерла каменная скульптура лошади с испуганным жеребенком, прижимающимся к матери и мощным мечом пробившим ее по средине. Будто какой-то великан насадил зверя на меч, как бабочку на иглу.
Лошадь с явными признаками хищника – тонкой мордой, острыми клыками и другими неуловимыми чертами, точно была застигнута в самый неожиданный момент.
На камне бугрились мускулы под, словно, живой и лоснящейся кожей. Она стала на дыбы и ее передние копыта, обрамленные шипами, угрожающе приподняты вверх. Ее большая голова повернута назад и закинута к небу. Хищная морда была раскрыта в беспомощном оскале длинными и острыми клыками. И судя по глазам, устремленным к верху, они смотрели на того, кто причинил ей ужасную боль, пробив ее тело сверху длинным и широким мечом, пригвоздив тем самым невиданного зверя к земле.
Несмотря на то, что животные, изображенные в этой скульптуре, выглядели весьма устрашающе, они не походили на каких-то исчадий ада. Наоборот, весь взгляд жеребенка, обращенный ко мне, излучал доброту и мудрость. И этот меч, как символ несправедливости этого мира, убивает его мать.
Выйдя из этого храма через один из проломов в стене, я пошел по мощеным улицам пустого города. Все пространство, в котором заполнял легкий туман, и из него отдаленным эхом слышались звуки давно минувшей и неизвестной мне битвы.
Узкие улицы теснили каменные двух-, трех -, а порой, и одноэтажные дома. Они все были запущены и порушены. Везде виднелся осадок прошлых поражений.
Уныние и печаль! Ветхость и разруха! Так можно было охарактеризовать этот давно умерший город. И нигде живой души.
Я заглядывал в окна домов и везде видел, одно и то же – здесь давно никто не живет. Только пыль, покрывающая серые дома, осколки окон и, наверное, крыши. Даже улицы утопали в этом ковре забвения.
Не зная зачем, я продолжал идти. Что-то тянуло меня вперед, будто звало и пихало в спину, точно прогоняло.
Я вышел на небольшую площадь с давно пересохшим фонтаном. Оглядевшись и, следуя на зов, свернул налево. Обойдя различные кучи хлама, подошел к двухэтажному зданию, в котором угадывалась некогда гостеприимная таверна. Перевернутые, почти истлевшие столы и стулья у входа когда-то