– До встречи, Светик. Я о тебе помню.
– Враль… – прячет улыбку Ольга.
– От слова врач, – отвечаю. – Нам всем нужна капелька спасительной лжи. Трезвая реальность невыносима.
– Пожалуй.
– Ты умная, Ольга. Стань хоть на минутку глупой, чтобы понять меня. Ведь мы с тобой – не год, и не два… Никогда не приставала ко мне эта хлябь. Посадили на цепь, надели намордник и все. Играть цепного пса не научился. Сорвусь я, Ольга, убегу. В лес. К Димке Козырю. Отшельником стану. Ко мне женщины потянуться. Может быть, полюбят даже. Через жалость полюбят. Так устроен ваш род.
– Я тебя не через жалость любила. Хотя и это было. Ты прав.
– А ты зачем пришла?
– Проведать хотела. Знаю, что театр закрыт. Проектов у тебя давно нет. Подумала, может, помощь нужна?
– Помощь? Дай подумать. Помощь… помощь… помощь? – И я гляжу на нее голодными глазами. – Раздевайся. Раздевайся, иди в душ. Я сейчас подойду. Вина выпьешь?
– Денис, утро на дворе.
– Ну и что, милая? Ты спросила меня о помощи? Тогда раздевайся. Я тебя хочу съесть. Раздевайся, а маску надень и под душ. Я люблю по утрам любить. Во мне нежность скопилась. Через край бьет.
– Маньяк, – усмехается бывшая. – Вредно артисту монашествовать. Для психического здоровья вредно.
– Это ты хорошо сказала. Вредно. Ну, так поддержи. Ты же помочь хотела?
– Не знаю, – кокетничает Ольга и начинает раздеваться. – Ладно, держи продукты. У меня есть немного времени.
Ольга круглолицая румяная блондинка с пышными формами. Когда я прижимаюсь к ее теплому телу, кажется, съедаю сдобную булочку, утопаю в неге. Ольга – Душечка Чеховская. Когда она рядом с мужчиной, может волшебно преобразиться даже в неодушевленный предмет – в сдобную булку, например.
…и я ее съел – по кусочкам, не торопясь, с прочной памятью любовных движений. Съел упруго, крепко, сытно. И мне стало ненадолго хорошо. Ушла привычная волна абсурда. Забыться ненадолго в любовном экстазе – это отодвинуть на время окутывающее пространство ничто. Тошнотворного, одинокого, желтого ничто, которое никогда не станет нечто.
2
…не умничаю. Говорю все как на духу. Жена ушла, оставила запах. И это уже нечто.
А до этого у меня гостило ничто. Я жил одиноко, больше того – месяц или полтора выходил только за продуктами. Иногда без маски. Ничто – это хлябь бесная. Омерзительная вещь. Тошнит, а не вырывается, знобит, а колеса не помогают. До глубин существа эта хлябь проникает, до метахондрий, до мембран, до туфелек.
И тогда превращаешься в животное. Да. Точно против воли, которой уже нет.
Когда толстая Нинка из желтого магазинчика