Жених встал по стойке смирно с военной выправкой, схватил меня за руку и гаркнул командным голосом: «Равняйсь! Смиирно! Шагом марш! Разговорчики в строю! Двинули!»
Потом было веселье и тёплое, домашнее застолье. Только близкие, любимые и любящие. Сашку любили все. Его нельзя было не любить. Утром мы улетели в Москву, затем поездом добрались до таинственного городка Себеж. Там ждал нас общий дом. Но… попали мы в него не сразу.
Про Сашку можно писать вечно. Он прожил короткую, счастливую и переполненную приключениями и чувствами жизнь. Его не стало в двадцать восемь лет. Всего лишь двадцать восемь лет. Много? Мало? И то и другое. Ушёл быстро, наверное, легко… Он не хотел становиться старым, считал жизнь после тридцати издёвкой и «мечтал» быть похороненным у дороги. Всё выполнили точно. Но в моих мыслях и в каждой моей клеточке он живёт до сих пор, помогает мне, любит, шутит и подтрунивает.
Утром в аэропорт приехали дружной пьяной кодлой. Пьяные были все, кроме, теперь уже нашей с Сашкой дочки, Ольки. Олька шустрая, толстая, болтливая и маленькая. Сашка познакомился с ней просто, особо не сюсюкая, подошёл и сказал: «Привет, дочура. Прости, что долго не приезжал. Служба, видишь ли». Дочура вытаращила на новоявленного папа огромные карие глазёнки, подёргала его за щёки, нос, пнула на всякий случай по ноге и прыгнула на шею с воплем: «Чё привёз, папа?!» Дед с бабкой почти в обмороке, Сашка лыбится. Так что в аэропорту Олька ходила за папаней хвостом, доставала вопросами, счастливо заглядывала в глаза. Папаня таскал её на руках, крутил, вертел, радовался. Улетали втроём. Провожающих набралось человек тридцать.
Так как время до посадки оставалось много, все направились в столовку, вытащили коронное питьё на орешках, заказали закуску и чуть не пропустили вылет, потому что напрочь забыли, для чего здесь собрались.
Посадив Ольку на плечи и запустив меня впереди, что б перед глазами была, Сашка пёр чемоданы и на ходу пытался достать билеты и паспорта. Это получалось плохо, т. к. Олька отпинывала его руки и заливалась оглушительным смехом где-то в контроктаве. Доскакав до стойки регистрации, Сашка поставил Олёшку на пол, судорожно рыская в карманах и озираясь по сторонам, орал: «Оля, вон иди оттуда! Щас уедешь с чемоданами». А Оля, как волчок, крутилась возле чёрной ленты, по которой катились наши сумки и вопила: «Там маня кука!»
Девчонка за стойкой нервничала, регистрация заканчивалась. Я полезла за кукой. Меня шуганул какой-то мужик, Сашка побелел и, собрался было уже спросить у мужика, «зачем ты это сделал», как раздался радостный трубный