Маленький протяжный вдох. Я буквально почувствовала, как воздух прошел через мои легкие и вышел из меня. Первый взмах ресниц, и ярко-белый свет уколол мои глаза. За окном светит яркое солнце и по светло-голубому небу плывут облака. Когда я была в коме, я думала, что очнувшись, я сразу же смогу встать и ходить. Но я была наивной.
Глава 1. Рейчел
Первый год после комы
Когда я пришла в себя, то не могла вспомнить что-то, кого-то. Передо мной стояли мужчина и женщина. Мозг напрочь не хотел вспоминать лица родных и близких.
Женщина, у которой на лице проявились морщины, волосы были не уложены и не было на ней макияжа, подошла ко мне и прижала меня к себе.
Придя в себя, началась колоссальная работа не только над моим внутренним миром, но и над моим физическим состоянием. Я училась заново ходить, заново писать, держать ложку в руке, меня приспособили к инвалидному креслу, поскольку я не могла даже спину держать. Да, я снова родилась.
Прикосновения этой женщины были новизной для меня. Но, когда я почувствовала ее прикосновения, внутри проснулось знакомое чувство, будто раньше я уже это испытывала.
– Мы так счастливы, – говорила она сквозь плач. – Врачи уже не давали нам положительных надежд, мы уже были готовы к самому худшему.
Я понимала, что она говорит, но в голове не вязалось ни одного ясного предложения, чтобы ей ответить. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла и слова выдавить.
Глаза женщины расширились, и она отодвинулась, посмотрев на мужчину. Они явно были удивлены. Я сама не особо понимала, что происходило. Оглядевшись, я увидела палату, сделанную в бежевых и белых тонах. Только аппарат нарушал неловкую тишину.
– Дэвид, она нас не помнит, – снова заплакала эта женщина.
– Джулия, она всё вспомнит. Она обязательно всё вспомнит, – мирно сказал он, обняв женщину.
Весь этот год я провела в больнице. Я заново училась делать привычное для человека. Мои родители и психолог много разговаривали со мной, чтобы я вспомнила своё прошлое. Как бы им не хотелось говорить мне о моих последних часах жизни до аварии, им всё равно пришлось об этом сказать.
Я прекрасно помню ту боль, которая с новой силой ударила по мне. Я, буквально, впала в панику из-за действительности. Не могла поверить во всё это. Я помню, как встала с кровати и сказала маме: «Я не хочу больше с тобой разговаривать и иметь что-то общее с тобой», а затем вышла из палаты.
Второй год после комы
Я наконец-то стала той, кем была, только улучшенной версии себя. Я не могу сказать, что вернулась в прежнее русло. Дважды в реку не входят. Если папа и простил маму, то только не я. Она обманывала меня всю мою жизнь, потому что сама же обманывала себя и свои чувства. Именно поэтому папа оставил мне свою квартиру, а сам переехал к маме. Я не думаю, что он предал меня или что-то в этом роде. Просто он остался у своей точки зрения: если люди любят друг друга и у них скоро будет ещё один ребёнок, то почему бы им не быть вместе? Мы ведь всегда что-то принимаем. Принимаем то, что говорит наше сердце. Никто не знает: правильно это или нет. Мы просто это делаем, потому что считаем это верным решением для нас.
Единственное, что я сейчас поняла – разговаривать с папой я стану ещё реже. Лёжа в кровати, я наблюдала за редким проливным дождём в Сан-Диего. Внутри меня настало умиротворение. Я не хотела больше ничего слышать об Остине Брауне и его семье. Для меня они просто умерли. Просто я их отсекла от себя. Правда машину, которую он подарил мне, хранится в гараже маминого дома до сих пор.
И родителям я до сих пор не рассказала, что именно произошло. Они не знают, кто приходил ко мне в тот самый день и не знают, что он сказал мне. Они думают, что это слабость организма.
Ломая голову всю эту неделю, я поняла, что нужно двигаться дальше, нужно что-то делать. И первым пунктом в моем начале – забрать документы из университета.
– Мисс Сантьяго, вы уверены, что это правильное решение для вашего будущего? – спросил мистер Лауд, нервно постукивая пальцами по столу.
– Да, и уж не вам это решать. Экономика не для меня, – стойко ответила я, перекинув ногу на другую.
– Как знаете. Я позвоню вашей маме.
– Скажите, пожалуйста, сколько мне лет? – спросила я, поставив руки на стол канцлера.
Он замолчал, гадая, сколько же мне лет.
Я ухмыльнулась.
– Через месяц мне будет двадцать три. Это значит, что я уже давным-давно совершеннолетняя и докладывать все обо мне моей матери необязательно. И да, попытайтесь найти себе другого спонсора. Вдруг, там больше будут платить «на улучшения нашего университета».
Он чуть не поперхнулся. Еще бы. «Примерная» и «лучшая» ученица университета посмела сказать такое канцлеру.
– М-да,