Дима явно был настроен на беседу, и мне не хотелось, чтобы он заподозрил, каково мое истинное настроение. Поэтому я изобразил свою самую радостную улыбку и ответил:
– Да что ты, просто задумался. И вообще, разве тебя возможно игнорировать? Ты же не даешь такого шанса.
– Это точно, – Димка самодовольно улыбнулся. – Как думаешь, сегодня все пройдет хорошо?
Вот оно. Неужели я и в самом деле надеялся избежать этого разговора?
– Не знаю, Дима. Но может, будет лучше, если ты останешься дома. Разумеется, для страховки.
Я сказал это с тайной надеждой, что он согласится, хотя знал заранее, что зря сотрясаю воздух, и Дмитрий, конечно же, «ни за что не пропустит такое веселье». Мой брат в отличие от меня обожал наше дело. Он был рожден, чтобы стать «истребителем» – так он сам себя называл. Дурацкое пафосное слово, которое он наверняка подцепил, когда смотрел какую-нибудь ерунду по телевизору. И все же я не мог не признать: что-то есть в том, чтобы быть причастным к сообществу людей, которых объединяет общая тайна. По крайней мере, моя жизнь не была лишена смысла, ее нельзя было назвать никчемной. При этом я бы многое отдал за то, чтобы мой младший брат не ходил сегодня с нами. Зная, что Дима в порядке, жив и здоров, я встретил бы свой конец чуть более счастливым.
– Даже не начинай этот разговор. Об этом не может быть и речи, – Дима отвернулся к столу и принялся с остервенением чистить пистолет. Кажется, я его и вправду обидел, впрочем, это я мог вынести. Больше мы не разговаривали, перебрасываясь лишь необходимыми для работы фразами, и я был этому только рад.
Я работал и думал об отце. Возможно, Виктор догадывается, что я его недолюбливаю, дураком его назвать нельзя. Наверное, именно поэтому он всегда так холоден со мной, но я не жалуюсь. Я легко это переношу; чего я точно не вынес бы, так это если бы он был со мной ласковым. Отец чувствует мою неприязнь, но я твердо знаю, что он не знает ее настоящей причины. Он думает, я виню его в том, что он не сумел спасти маму, но это не так. В то время мы даже не знали, что вампиры существуют, и тем более не знали, как с ними бороться. Маму нельзя было спасти. Я принял это и советовал бы ему поступить так же.
На самом деле я никогда не прощу ему то, как он потом поступил с нами. У меня и Димы могла бы быть совсем другая жизнь. Я не выбирал охоту; если бы кто-то поинтересовался моим мнением, я бы отказался. Но разве меня спросили? О, нет. Отец решил, что теперь его святой долг мстить всем тварям за смерть любимой жены. Спустя три года он убил погубившего маму вампира, но это его не остановило. Он говорит, если не мы, то кто? Но кто-то внутри меня кричит: «Почему обязательно я, пусть это будет кто-нибудь другой. Парень по соседству, например, но только не я!»
Зло? Эгоистично? Возможно. Но разве я или Дима не имеем такие же права на жизнь, как остальные? На нормальную жизнь, без вздрагиваний от шорохов и постоянных