– Сорвала бы плод с древа познания и съела.
– Я? Да ни за что. Вот и Адам все свалил тогда на женщину, а сам-то!
Гриша только засмеялся:
– Если бы Господь запретил мне, я не послушал бы никакую Еву.
На землю спустились сумерки. Таня с Гришей как раз подходили к новой деревне. «Никишкино!» – громко прочитала Таня. А Гриша посмотрел в карту и понял, что в монастырь, в который они надеялись прийти к вечеру, уже не успеть. По крайней мере засветло. И они решили рискнуть – попроситься к кому-нибудь на ночь, прямо здесь, в Никишкино.
В двух местах им отказали, а из третьего домика выглянул дед в зеленой байковой рубахе и сказал: «Заходите». Таня с Гришей обрадовались! Тем более что дед кивнул на стол, на котором полно было еды, и велел им ужинать. Но сам начал куда-то собираться.
– А вы с нами разве не поужинаете? – спросили вежливые Гриша и Таня.
– Кур пойду запру, – ответил дед вполне дружелюбно. – Вы пока тут одни поешьте. Каша, картошка, старуха всего наготовила да к дочке сегодня поехала, в Кутомкино, не вернется. Чай грейте. Только эту алюминиевую кастрюлю на подоконнике не трожьте.
И ушел.
Таня углядела маленькую бумажную иконку в комоде, супруги прочитали молитву перед едой, потом плотно поужинали, и всё им показалось таким вкусным и свежим. А старик всё не возвращается. Поставили они чайник, Таня и говорит:
– Вот бы пирожков. С вареньем! Моя бабушка, когда пекла пирожки, всегда складывала их точно в такую же алюминиевую кастрюлю.
А Гриша ей отвечает:
– А у меня бабушка в такой кастрюле обычно блины оставляла, только еще в одеяло кастрюлю уворачивала, чтобы не остыли.
Таня заспорила:
– Ну какие блины! Тут пирожки. Люди небогатые, вазочки у них нет, вот и приходится в кастрюлю складывать.
А Гриша ей:
– Говорю тебе, блины!
А Таня:
– Пироги с вареньем.
Тут Гриша совсем уже рассердился и говорит:
– Ну давай проверим.
Открыли они кастрюльку, а оттуда – мышь. Юрк! – и убежала под стол. Тут и старик заходит. И кошка вместе с ним – трется у хозяина меж ног, мяучит, явно просит животное есть. Старик подошел к подоконнику, открыл кастрюлю, да только руками развел.
– Эх, вы! Это же был кошкин ужин.
Все волосы сочтены
Анна Трифоновна была одинокой, никого у нее не осталось, муж давно умер, сын погиб в горах, и жила она одна-одинешенька, а по воскресеньям и на все праздники ходила в церковь. Потому что Анна Трифоновна была верующая, и так уж вышло, что в старости намного больше, чем в молодые годы. И вот Анне Трифоновне исполнилось семьдесят четыре года, она сильно ослабела, но в церковь все-таки старалась ходить и переживала только о том, что умрет без отпевания, как какой-нибудь нехристь. Потом-то, может, и вспомнят, догадаются, что умерла, или узнают и – помянут, но вот в последний путь придется отправиться без напутствия, соседям-то все равно. И всем она об