– Ой, Катя-Катя-я, – протянул Егор. – Токма ветер в голове!
– Ветер – это у Зины, у нее же дырка в башке. А про нас, подорвавшихся, вот так говорят: одна нога тут, другая там! – Катька ухмыльнулась и снова заговорила с Улей: – Ну а эти-то, эти, татуировки цветные! Делают еще?
– Делают, – подтвердила Уля.
– О-о-ой, я б себе набила. Огроменную розу! – Катька озорно покосилась на Егора. – Прям на попе!
– Ух, Катька, я тебе! – Парень вспыхнул, шагнул к ней, но егоза уже вскочила с бревнышка и унеслась, хохоча, в лес.
Егор постоял-постоял, да и побежал следом.
– Я, наверно, в туман уйду, – тихо сказала Зина, расчесывая пальцами спутанные черные волосы, чтобы получился прямой пробор. – Уже многие наши ушли. Недавно вон Петька-пятилеток, ты его видела, ни с того ни с сего сорвался. Убежал и не вернулся. А до этого Аннушка, Яся, Федя, Ерема… Может, правы они? Может, засиделись мы тут?
– А что там, в тумане? – осторожно спросила Уля.
Бабушка на этот вопрос шикала, остальные ребята отмахивались или отшучивались, но Зина ответила:
– Одни говорят, там покой. Другие пугают чудовищами. Третьи считают, что, заходя вглубь тумана, сам становишься туманом – потому-то он такой густой, будто суп из душ. Да только как узнать, если никто оттуда не возвращался, чтобы рассказать? – Зина вздохнула. – А я вот думаю, может и не в тумане дело. Может, он лишь преграда на пути. Пройдешь, преодолеешь страх, и будут тебе молочные реки да кисельные берега. – Она покачала головой. – А все ж решиться никак не могу.
Черная овца, что паслась неподалеку, встала на задние ноги и откусила от низкого облака. Ветер налетел на сливовое дерево, и плоды полопались, как мыльные пузыри. Зина растянула губы – улыбаться она то ли вообще не умела, то ли разучилась – и легонько толкнула Улю в бок.
– Беги. Вон уж другая малышня тебя заждалась.
Уля поглядела на толпу ребят, мнущихся в сторонке: все они побаивались Зину и потому не подходили. Заметив, что Уля встала с бревнышка, ребята замахали руками и побежали навстречу. Уля зарделась от удовольствия. Маленькие мертвяки хотели дружить с ней, а главное – она могла дружить с ними. Дети Снаружи не то чтобы сторонились Улю, скорее она избегала их. Не выносила любопытства, отвращения или жалости, которые так ясно читались на маленьких розовеньких лицах. Не выносила дворовой суеты, беготни: веселые таракашки, бойкие кузнечики. А она – жук, завалившийся на спину и не способный встать.
Время Внутри, выделенное для Ули, пролетело быстро. Вначале превращались в зверей, и она носилась по холмам рыжей лисицей, дурея от остроты запахов. Потом прыгали в речку со скалы, а вода вышвыривала их обратно. Под конец, утомившись, просто играли в прятки, как самые обычные дети.
Когда настала пора возвращаться, в сердце шевельнулся протест: не хочу, не надо, вот бы остаться тут. Несправедливо: у других здесь вечность, а у нее – капелька на донышке. Кровавая метка вовсю зудела на ноге,