Так было и со мной. Заметил я это тогда, когда уже имел свой небольшой опыт в практической медицине, а также опыт принятия самостоятельных решений… Произошло это в нашей ординаторской, мой стол располагался в самом дальнем углу рядом с двумя окнами по диагонали от входной двери.
Да, можно сказать, что это было самое козырное место в ординаторской, никто не стоял за спиной, хотя меня это не раздражало, зато я мог следить за всем, что происходило в ординаторской. Все было, как всегда, я задержался после рабочего дня, поскольку часть моих пациентов договорилась со мной о консультации.
Кроме меня, в ординаторской находился Максим, врач-хирург, который отработал год в нашем отделении, до этого после интернатуры он год стажировался за границей в Германии. Дверь в ординаторскую была открыта нараспашку, что, к слову, всегда меня бесило.
Поскольку родители, лежавшие в отделении с детьми, бесцеремонно и без стука вламывались в ординаторскую, даже во время обсуждений с главным врачом, что меня, несомненно, раздражало, поскольку складывалось впечатление, что любая мама могла ворваться в ординаторскую посреди утренней планерки с криком: «Ну что, суки, сидите, а Колька-то мой обосрался! Кто постель менять нам будет?» – несомненно, все это зависело от заведующего, который был хоть и неплохим хирургом, но как заведующий – довольно мягкотелым и податливым мужиком.
Так вот, я отошел от темы. В ординаторской был я и Максим, дверь, как всегда, нараспашку, и тут из процедурного кабинета, который находился по соседству, раздался истошный вопль ребенка. Я на тот момент знал, что там пациент с подозрением на аппендицит (который не подтвердился) и сейчас ему ставят периферический венозный катетер. Услышав этот вопль после суточного бессонного дежурства и полного рабочего дня, я встал со своего стула, чтобы закрыть дверь и спокойно приготовить выписки на следующий день.
Подойдя к двери и захлопнув ее, развернувшись, я увидел растерянное лицо Максима, который стоял за мной. Я посмотрел на него и вернулся на свое место. Когда я вернулся на свое рабочее место, Максим сказал: «А я думал, что кому-то надо помочь, пациенту плохо», – на что я ответил, что ребенку ставят «периферию» и единственное, что нам надо сделать, – не мешать медсестрам его ставить.
Вот что отличает молодого врача от врача с опытом, врач с опытом на инстинктивном уровне чувствует, когда пациенту нужна его помощь, а когда она не нужна. Этот инстинкт выработался и у меня. Один из случаев, когда мой инстинкт сработал, я помню как сейчас.
По дежурству в реанимации лежал ребёнок с множественными врожденными пороками, после нескольких сложных операций. Я сидел в ординаторской, писал истории поступивших, и тут меня что-то дернуло, и я решил пойти в реанимацию. Как только я зашёл в палату реанимации, я увидел,