Единственное, что восстановлено внутри после Отечественной войны – небольшой тюремный блок, который в советские времена был местом поклонения подвигу несгибаемых борцов за счастье трудового народа. Ничто не вызывало сомнений, пока этот самый народ не узнал горькой правды про репрессии 1930-х и масштабы Гулага. Ныне те 69 революционеров (и приравненных), которые содержались тут с 1884 по 1906 год, воспоминаются разве что с горькой иронией.
Кстати, перед тем как стать политической тюрьмой, Шлиссельбургская крепость, потерявшая своё оборонное значение после постройки Петропавловки и Кронштадта, некоторое время была классическим средневековым казематом, куда запрятывали неугодных родственников и злосчастных сановников. Здесь содержались жена (Евдокия Лопухина) и сестра (Мария Алексеевна) Петра Первого, здесь прозябал до самой смерти неудачливый император Иван Антонович, здесь же закончил свои дни неугодный член верховного совета Голицын.
Это потом уже тутошними сидельцами стали всяческие оппозиционные журналисты вроде Новикова, идеалисты наподобие пушкинских друзей Пущина и Кюхельбекера, нигилисты типа Бакунина и отмороженные политическими идеями террористы образца старшего Ульянова, казнённого здесь вместе с полутора десятком соратников «по борьбе». Поколения, изучавшие историю партии, помнят крылатую фразу Ульянова-младшенького, брошенную под впечатлением смерти брата. «Мы пойдём иным путём!» Смысл иного пути – сначала власть, а уж потом террор (а не наоборот, как у народников и эсеров).
Несмотря на мизерность репрессивного значения крепости, её мрачная слава делала из неё всемирное пугало. Смелые иностранные туристы специально приезжали в Шлиссельбург, одноименный городишко на южном берегу Невы (ныне – Петрокрепость), чтобы содрогнуться, взглянув издали на серые стены острова-тюрьмы, а по возвращении в родную Европу с упоением заняться любимым делом праведного европейца – предаться гневным стенаниям по поводу прав человека в России. По простоте своей, для убедительности, величая Шлиссельбургскую крепость «русской Бастилией».
По условиям содержания островная тюрьма была действительно самого строгого режима. Хотя заключённые и наладили внутреннюю связь, от внешнего мира они были отрезаны настолько, что даже о Русско-Японской войне догадались через полгода после начала сражений. Правда, так и не сообразив толком – с кем война. Психическая неустойчивость и истеричность, свойственные психотипам истинных революционеров, террористов и ниспровергателей, в условиях такой полной изоляции и бездействия не позволила всем осуждённым дождаться свободы. Кто-то сошёл с ума, кто-то покончил с собой.
Но Шлиссельбург подарил и другие примеры, ставшие хрестоматийными образцами проявления человеческой стойкости. Таких, как Николай Морозов,