Кир прекрасно знал, что произойдет дальше. На четвертом этаже больницы он видел всю процедуру от и до несколько раз. Тогда они пробовали, учились, экспериментировали. Чтобы стать судьей не надо быть робкой монашкой, примерным семьянином или вообще добропорядочным гражданином. Нужно просто быть человеком. А уж они найдут, куда и что воткнуть, чтобы убить человеческую сущность и освободить божественное начало. Неизведанное, неудержимое, но такое необходимое.
Сейчас вон тот парень с гладко выбритыми скулами и заросшей шеей возьмет две длинных, слегка изогнутых под точно выверенным углом спицы для глаз. А приземистая матрона, с выбивающимися из-под медицинской шапочки каштановыми кудрями, две спицы покороче для ушей. Под четким контролем приборов металл пройдет короткий, но долгий путь сквозь верхнюю глазничную щель и барабанные перепонки до нужных точек в мозге. Лобная и теменная доли. Почти как лоботомия в средние века, только гуманней, да? Возможно, Кир почувствует вначале боль. Вернее, точно почувствует. Спицы будут осторожно прокладывать дорогу, миллиметр за миллиметром, без шанса на ошибку и неверное движение. А когда (может быть спустя пятнадцать минут) они достигнут цели – боль уйдет. А вместе с ней уйдет и Кир. Его мысли, тревоги, чувства, эмоции. Останется что-то несравнимо большее и в тоже время совершенно чуждое. Что-то такое же холодное как камень или металл. Бесстрастное существо, способное видеть насквозь всё вокруг: людей, их слова, их мысли.
Человеческое тело, как непрочный сосуд начнет рассыпаться под натиском бушующего внутреннего света.
Долгожителем среди судей был двадцатилетний паренек, чей новорожденный сын погиб в роддоме. Малыш лежал в отделении в кроватке, среди таких же новоявленных жильцов мира, как и он сам. Над каждым возвышалась лампа – искусственное солнце, дарующее тепло. Но именно этой крохе не повезло. Его солнце разболталось и опустилось ниже, чем нужно. Малыш сгорел заживо. Поджарился. На дежурную медсестру и главного врача завели уголовное дело и оставили в городе под подписку о невыезде – единственное притеснение для всех подозреваемых и обвиняемых. Отец ребенка – импульсивный романтик до мозга костей – прибежал в суд на следующие день после трагедии. Каково же было разочарование для жены и всех родственников, требующих расправы, когда из посиневших уст отца они услышали оправдательный приговор. Виновным судья назвал паренька из фирмы подрядчика, который нарочито небрежно собирал эти кроватки.
После этого судья вынес ещё несколько сотен вердиктов. Он ни спал, ни ел, ни ходил в туалет, ни делал ничего человеческого. А только сидел на кожаном стуле с идеально прямой спиной и всматривался пустыми, словно залитыми молоком глазами в лица, а может быть гораздо глубже и утробным баритоном оглашал истину. Расторопные приставы один за другим вводили в зал суда обвиняемых. Тогда их собирали по всему городу. Ещё бы, судья объявился! Настоящий живой судья! Или мертвый.
Паренек