Прелесть безумной палитры заставила заныть от ревнивой зависти мое сердце. Сердце малоприметного и непризнанного московского художника.
Задрав голову, я увидел, как на немыслимой высоте на юг медленно плывет по небосклону клин не известных науке (или мне?!) пернатых, напоминавших миниатюрных сытых коров с крыльями.
Птичий клин, несмотря на слегка комичный вид, наводил на мысль о вечном покое и голубом беспредельном просторе. Я лег грудью на подоконник и посмотрел вниз. Дворник дядя Федя, свирепо что-то напевая, заметал в угол двора кучу бумажного мусора. Он работал метлой с виртуозной небрежностью. И без видимых усилий.
Вряд ли почтенному санитару двора, даже отдавая должное его высокому профессионализму, удалось бы столь небрежно и без видимых усилий замести в угол останки грузного Алекса.
Я опять воззрился в высоту. Клин отъевшихся птиц заметно переместился влево. Я прищурился, обостряя зрение, надеясь увидеть примазавшегося к птицам Алекса, но никакого Алекса, естественно, не увидел. Да и зачем ему лететь на юг? Да еще на такой высоте?..
И опять меня поразила красота предутреннего неба. Восторженно поохав, я приступил к поискам.
Как бы обнимая схваченную бархатом даму, округлив руки, ощупал тяжелые портьеры.
Пав на колена, заглянул под диван.
Все было напрасно. Алекс исчез. Смотреть на потолок я суеверно опасался.
А был ли вообще Алекс?
Может, мне все привиделось? А как же тогда водка на столе? И стаканы?
А икота?.. У меня в ушах еще переливался отзвук этой отвратительной икоты. Господи, что за икота! Не икота, а прямо-таки какой-то минимизированный ослиный рев.
В растерянности я потер холодными пальцами виски. Всю жизнь ждешь чуда, а когда оно является, не знаешь, что с ним делать…
Я резко вскинул глаза.
Четкие, будто нарисованные, следы от солдатских ботинок Алекса были на месте. Было видно, что обладатель ботинок сорок пятого размера прошелся по потолку без напряжения – легким прогулочным шагом.
Так бонвиваны прежних столетий, держа в руках изящные тросточки, фланировали по бульварам и набережным, высматривая легкомысленных блондинок – из числа ищущих приключений белошвеек, или неприступных шатенок – молодых красоток, которые изредка выпархивали из-под бдительного ока пожилых мужей, дабы невинно пострелять глазками в усатых победительных красавцев, ошибочно принимая их, охотников, за дичь.
Алекса можно назвать бонвиваном. Можно. У него было немало женщин. Можно представить себе его и на парижской набережной, и на бульварах, душным августовским вечером охотящимся за шлюхами. Можно представить себе, что при этом он изящно поигрывает