Не собираясь этого терпеть, капрал подошел к решетчатой двери камеры и пару раз ударил дубинкой по прутьям.
– А ну, успокоились все! – пригрозил он. – Особо буйным, могу предложить карцер. Без оглядки на звание и титул.
Агат скорчил рожу, но буянить прекратил. В карцер, действительно могли засадить любого, хоть простолюдина, хоть дворянина, а там ни встать, ни лечь, ни сесть толком нельзя. Еще эта проклятая головная боль от выпитого. За, что только такая кара…
Откинув со лба слипшиеся от пота волосы, он потер лицо ладонями и сел на нарах, свесив руки между коленей. Молодому повесе было слегка за двадцать, одет он был в штаны, рубашку и жилетку по последней моде, но только все грязное, как если бы его светлость в канаве ночевал. Туфли были в еще более плачевном состоянии, один из них только, что лишился каблука.
Чуть длинноватые светлые волосы Агата свалялись от пота и придорожной грязи, а на лице имелся отчетливый след чьего-то кулака. На плече, под оторванным рукавом виднелся еще один синяк. Вообще молодой дворянин выглядел скверно, примерно такое же у него было и настроение. От чего он и решил отыграться на своих сокамерниках.
Подняв мутноватый взгляд, он уставился на высокого, плечистого дылду в камзоле и лосинах иноземного фасона и сидящего рядом с ним коротышку в черном плаще и шляпе. Некогда пышный плюмаж на этой шляпе был помят и частично вырван с корнем. Парочка сидела напротив Агата, бросая на него недовольные взгляды. Это были те самые Сульфиус Зварач и Крампас загремевшие в каталажку исключительно по милости молодого пьяницы. Они старались не замечать его, но это было трудно делать в камере два на три метра.
Склонив голову сначала на один бок, потом на другой, Агат тщательно рассмотрел своих сокамерников и наконец, выдал:
– Моя вам рожу набить. Ваша плакать, – не успокоившись на этом, молодой дворянин стал подкреплять свои слова жестикуляцией. – Ваша моя понимать или не понимать? Ваша тупой иностранцы?
Два тупой иностранца все прекрасно понимали, но отвернувшись к обшарпанной, исписанной всевозможной похабщиной стене, он старательно делали вид, что ни слова не разбирают на элирском. Почесав в затылке, Агат с новым упорством принялся объяснять гостям столицы какие они тупые, сопровождая все это нецензурной жестикуляцией.
Кто его знает, сколько бы продолжалось это безобразие, если бы в участок не вошли двое. Один не молодой в коричневом с бронзовым тиснением сюртуке и с тростью в руках. Его неравномерно поседелая голова говорила о том, что работка у него, скорей всего нервная, а острый, цепкий взгляд, что делает он ее хорошо. Второй был гораздо моложе, примерно ровесник Агата, одетый в простую неприметную одежду мещанина и широкополую шляпу. В такой шляпе, и в жару от солнца спрятаться можно и в слякоть от дождя. Темные волосы, острый подбородок и черные, как угольки глаза, выдавали в нем выходца из южных провинций королевства.
Оглядевшись по сторонам,