У меня кружится голова. Боже, думаю я, даст мне кто-нибудь холодной воды, может, мозги прочистятся? Гляжу, Эдмунд протягивает мне стакан воды со льдом и сам улыбается слегка, а Айзек смотрит на него как-то странно. Хотя тогда я значения этому не придала.
Тут Осберт встает и выходит. Ему шестнадцать, и он самый старший, кажется, я этого еще не говорила. Ему на год больше, чем мне. Пайпер спрашивает, хочу ли я посмотреть животных или предпочитаю прилечь ненадолго. Пожалуй, что лечь, у меня страшный недосып. Жалко ее разочаровывать, но в любом случае я так устала, что мне не до вежливости.
Она ведет меня вверх по лестнице в комнатку в конце коридора, маленькую и пустую, как келья монаха. Толстые белые стены, немножко кривые, не такие, как в новых домах. Громадное окно, частый переплет, желтоватые и зеленоватые стекла. Большая полосатая кошка под кроватью. Нарциссы в старинной бутылке. Внезапно эта комната кажется мне самым безопасным местом на свете, что доказывает, как сильно человек может ошибаться в своих предположениях. Но я снова забегаю вперед.
Мы заталкиваем мою сумку в угол, Пайпер приносит стопку старых одеял и застенчиво объясняет, что их соткали давным-давно из шерсти здешних овец, и черные одеяла – из шерсти черных овец.
Я натягиваю черное одеяло на голову, закрываю глаза и неизвестно почему чувствую, что испокон веку была частью этого дома. А может, просто принимаю желаемое за действительное.
И засыпаю.
4
Я вовсе не собиралась спать весь день и всю ночь, так уж получилось. Как странно сумрачным утром проснуться в чужой кровати, далеко от дома, в жуткой тишине. В Нью-Йорке такой тишины просто не бывает, там машины гудят над ухом и днем и ночью.
Первым делом проверяю телефон, нет ли сообщений. ВНЕ ЗОНЫ ДОСТУПА. Я даже растерялась. Это уж слишком! Мы же в цивилизованном мире. Вспоминаю фразочку из фильма: твой крик никто не услышит[1]. Выглядываю в окно, небо слегка розовеет там, где скоро взойдет солнце, а из-за сарая тихо-тихо ползет серый туман. Вокруг такая красота и покой, что ждешь – вот-вот в саду или в поле появится олень или даже единорог, спешащий домой после бурной ночи. Но видно только птиц.
Холодно что-то. Забираюсь обратно под одеяло.
Я стесняюсь выходить из комнаты, поэтому остаюсь в постели. Вспоминаю мой старый дом, что, к сожалению, заставляет вспомнить и о Давине-Дьяволице, которая высосала душу моего отца через, сами догадайтесь, какое место. Потом она ухитрилась залететь, и когда родится ее дьявольское отродье, мы с Лией будем звать его Дэмиеном[2], даже если это будет девочка.
Моя